Беларусь: между Россией и Европой

В рамках серии интервью мы просили коллег поделиться своими соображениями о том, как граждане их стран воспринимают другие страны, мир в целом, как относятся к важнейшим мировым событиям. Ожидаемое различие взглядов и суждений между экспертами разных стран дополнилось и различием экспертных оценок внутри одной страны, например, в интервью Ю. Шевцова и А. Вардомацкого, представляющих Беларусь. Дифференциация экспертных взглядов подтверждает известный факт, что внутри одной страны может быть более серьезный разброс мнений, чем дифференциация общественного мнения между отдельными странами. Поэтому мы решили, что для профессионального обсуждения неправильно затушевывать противоречия во взглядах, и представляем мнения обоих уважаемых коллег, выступающих с разных позиций. Противоречивый мир — противоречивые эксперты.

— Юрий Вячеславович, насколько для жителей Беларуси внешний мир является важным, как он связан с жизненным пространством людей, влияет на него? ^[1]

— Для Беларуси это особенно важный вопрос, возможно, самый главный с момента распада Советского Союза. к началу 1990‑х в БССР доля вывозимой промышленной продукции составляла около 80 % от всей производившейся на ее территории, а завозимые извне, в основном из России, энергоносители и разные так называемые промежуточные продукты составляли около 70 %. Степень вовлечения белорусской промышленности во внешние связи была громадной, и это определяло соответствующее мировоззрение белорусского политического руководства, да и общества в целом — о но было нацелено вовне. С другой стороны, после вой ны здесь сформировалась культура, не содержавшая языкового национализма, как, например, в Восточной Европе, где традиции языковых национализмов развивались с конца XIX века, или в Прибалтийских республиках, где языковой национализм был важной составляющей национальной идентичности. В беларуси доминировала советская версия белорусской идентичности, Родиной считался скорее Советский Союз, чем БССР. И благодаря этим двум компонентам, экономическому и культурному, в эпоху распада Советского Союза беларусь вступила без внутреннего желания этого распада.

Построить здесь национальную государственность на националистических принципах не вышло, хотя попытки развивать сценарий по аналогии с Прибалтийскими республиками и Украиной были, вплоть до выборов 1994 г., приведших к власти александра Лукашенко. не вышло, потому что здесь нельзя было закрыть крупные промышленные предприятия, как в Прибалтике, и быстро развить структуры рынка, сбросить куда‑то избыточное население, которое не было бы занято на этих предприятиях. каждый даже небольшой город имел в своей основе крупное градообразующее экспортоориентированное предприятие, и закрытие крупной промышленности, «шоковая терапия» повлекли бы нерешаемые социальные проблемы и гражданскую войн у. Собственно, выборы 1994 года и были такой войн ой без насилия, в ходе которой общество высказалось за того лидера, который решил основные задачи: сохранить близкие отношения с Россией и остановить разрушение государства.

В 1990‑х годах здесь возникло и стало развиваться государство, которое поломало все шаблоны в Восточной Европе. Все остальные восточноевропейские страны развивались по одной и той же модели: закрывались крупные промышленные экспортоориентированные предприятия, привязывавшие экономики этих стран к России; приходили к власти националисты с антирусской и антикоммунистической традицией; во внешней политике была взята ориентация на вступление в Европейский союз и в НАТО. Из этой схемы выбивалась только беларусь, где государственное строительство отталкивалось от тех пунктов в идеологии и ценностях, которые предусматривали скорее восстановление Советского Союза или некой «большой России», нежели построение отторгающего Россию государства. Одновременно, пусть и в необычных формах, но в беларуси шли рыночные реформы. За тридцать лет тут развился частный сектор (сегодня более половины населения заняты в негосударственном секторе). Сформировался сектор услуг, он стал производить значительную часть внутреннего продукта, потеснив промышленность. Своего рода НЭП. При этом появились социальные группы, ориентированные на свою маленькую частную жизнь, на свое маленькое государство. национализм вбрасывается сюда извне и противостоит существующей в беларуси социальной, экономической и культурной мейнстримовой реальности.

При этом есть много аспектов повседневности, связывающих людей с другими странами, на массовом уровне белорусы очень хорошо знают Запад. До 2020 года в стране был самый высокий в мире процент людей, обладавших шенгенскими визами. Люди ездили в Вильнюс, те же студенты, на денек походить по сувенирным улочкам, зайти в кабачки, из Вильнюса летали дешевыми лоукостами по всему миру. Массово ездили в Польшу — из бреста до Варшавы в два раза ближе, чем до Минска, — в сего несколько часов, и вы в Варшаве. Через Гродно привыкли ездить в белосток на «закупы». У литовцев целые сектора экономики развились на приграничной торговле с беларусью. Традиционно через Минск и Брест шли поезда из Москвы в Европу, обычно на Берлин. От Минска до Москвы раньше ходили поезда каждый час, это даже более интенсивное движение, чем между Москвой и Петербургом. То же самое по самолетам, автомобильному транспорту. В эту массовую коммуникацию с Западом были вовлечены большие массы белорусского населения в ряде регионов — прежде всего в Минске, Бресте, Гродно.

Население Могилева или Гомеля тоже хорошо знает Запад, но имеет другую традицию коммуникации с ним, связанную с последствиями аварии в Чернобыле. Эта катастрофа пришлась на время распада Советского Союза и больших экономических сложностей в беларуси. Тогда в охваченные радиацией регионы пришли западные гуманитарные организации, их было огромное количество. Временами их медикаменты составляли основную часть помощи в сельских районах этих областей. Сотни тысяч детей побывали для оздоровления в семьях на Западе, в основном в Италии, Германии, в Ирландии. жители Могилевской и Гомельской областей, особенно молодежь, в свое время столкнулись с лучшей частью западного общества. Это поколение детей, которое прошло через глубокую коммуникацию с Западом и является одновременно потомками тех, кто помнил Запад совсем другим — по немецкой оккупации. И вот эти факторы совместились. Из этой среды, кстати, вышла Светлана Тихановская, лидер белорусской эмиграции и националистической оппозиции, она в детстве ездила по чернобыльской линии в Ирландию.

В целом можно сказать, что в беларуси через личное практическое общение с Западом прошло большинство общества, и отказ от западного пути здесь осуществлен сознательно.

— Выглядит несколько противоречиво — люди постоянно ездили на Запад на «закупы», получали гуманитарную помощь, но при этом сознательно отказываются от западного вектора развития страны. Как Вы это объясняете?

— В основном белорусы ездили в Польшу и Литву, не самые благополучные страны. когда житель Минска приезжал в Вильнюс, пока шел с вокзала до старого города, он видел город в ужасном состоянии, огромные контрасты между районами города. ни в бресте, ни в Гродно, ни в Минске даже близко нет таких депрессивных частей, как в Вильнюсе. Потом обычные жители Минска видели, что в том же Вильнюсе нечего делать: зашли в пару ресторанчиков, выпили пива, а дальше что? Их музеи для большинства жителей беларуси неинтересны. Тот же исторический музей, где история Великого княжества Литовского дается в литовской интерпретации, но даже у националистов есть вопросы к литовской идентичности.

Есть еще важные особенности. В беларуси основная масса населения — п равославные, правильнее сказать, «советские православные», как в Москве. но есть и католики — от 800 тысяч до 1,5 миллионов, живут в основном вдоль границы с Литвой. По происхождению они такие же поляки, которые живут на территории Вильнюсского края. С точки зрения литовцев, это не поляки, не славяне, не белорусы, а полонизированные, русифицированные, белорусизированные литовцы‑ язычники, которых славяне по‑разному славянизировали за последние 600 лет. на этом строится политика литуанизации поляков в Вильнюсском крае в Литве. И вот когда в Литву приезжают местные поляки или их потомки, белорусы‑к атолики из Минска, они воспринимают Литву вовсе не с восхищением, потому что о польско‑л итовских отношениях осталось в памяти много негативного. кроме того, местные славяне в социальном плане находятся внизу, это бросается в глаза.

Еще один важный аспект связан с приграничными районами. Вдоль границы с Польшей расположены два белорусских областных центра, брест и Гродно. Они очень специфичны. брест — это православный город, там много потомков советских офицеров, северных пенсионеров, католиков здесь всего 1–2 %. И жители бреста вовсе не являются носителями польской идентичности, тем более что в Польше есть православные регионы, где у многих родня, и это самая отсталая часть Польши в социально‑экономическом отношении. В Гродно доля поляков в местном населении около 20 %, они чаще симпатизируют Польше, но тоже далеко не всегда, потому что в польской культуре есть такой феномен, как польская русофилия. То, что мы видим сегодня в Польше, это господство только одной их двух версий польской культуры, русофобской, но в стране сильна и традиция позитивного отношения к России. Поэтому в беларуси польская идентичность нередко связана с польской русофильской традицией.

— Насколько в современной Беларуси есть потребность и смысл в изучении общественного мнения, на что оно может повлиять? Кому оно важно, нужно?

— В Беларуси вокруг этого была большая дискуссия еще лет пятнадцать назад, когда социологические структуры стали активно изучать белорусское общество. В основном они были на западном финансировании, искали ключики, как «взорвать» наше общество. И тогда в стране было введено лицензирование на общенациональные социологические опросы, очень жестко выстроено законодательство относительно социологических исследований. В результате есть всего несколько структур, которые имеют лицензию на проведение общенациональных социологических опросов. но государственное управление и без них обходится, поэтому особой необходимости в этом просто нет. По крайней мере, в независимых от государства формах эта деятельность невозможна.

[1] Интервью с Юрием Шевцовым взяла Наталья Седова специально для СоциоДиггера.