Что Z-поэзия говорит нам о будущем*

Осенью 2022 года вышли два сборника, которые оформили Z-поэзию и сообщество вокруг нее. Первый, «Поэzия русского лета», получил широкую медийную поддержку, однако для читателя был почти недоступен, поскольку электронной версии не имел, а печатная не продавалась нигде, кроме фирменного магазина RT.

Второй сборник, «Воскресшие на Третьей мировой», — уже не только корпоративный, но и литературный, даже программный проект. Введение к нему выступает одновременно презентацией и претензией: сборник объявляется поэтическим прорывом, продолжением солдатской песни времен Великой Отечественной войны, «заставляющей самые разные идентичности и общности чувствовать себя единым народом». Между строк явно читается: перед авторами сборника стоит та же задача.

Но есть и вторая задача, тесно связанная с вопросами идентичности: формирование образа будущего. Решить ее непросто, в российской пропаганде такой образ отсутствует до сих пор. Тем интереснее попытки Z-поэтов нащупать его очертания.

Обратимся к стихотворению Максима Замшева. Начинается оно размышлениями о разрыве между петровской и современной Россией:

В Петербурге бывая, я думаю, что государь
Нам построил его, чтоб мы знали: за нами держава,
Что за нами всегда остается священное право За нее умирать.
Мой отныне хромает словарь. Как писать о великом Петре, я не ведаю больше…

Но затем разрыв случается и в тексте, автор вдруг вспоминает про современность:

А военное солнце без света и жалости жарит,
Ничего нам оно не вернет, ничего не подарит.
Не запомнят зимы опаленные пламенем птицы.
Наши окна в Европу давно превратились в бойницы.

Интересно, что игра с метафорой окна в Европу могла бы пойти совсем иным путем, в духе романов Сорокина: наши окна — бойницы, мы отгородились стеной от Запада, значит, лучше поняли, кто мы такие; мы независимы, сильны и едины. Но нет, военное солнце ничего не подарит, и автор это вполне осознает.

Подобный разрыв наблюдается и в тексте Сергея Калашникова, в котором бравурное настроение вдруг сменяется апатичным:

Кутузов поднял АКМ
и победил-таки французов,
поляков, немцев — насовсем,
под гимн Советского Союза,
под звуки всяких марсельез.
Но хлещет кровь непоправимо:
мы погибаем — и всерьез,
а Родина проходит мимо,
несется время в никуда
и черное восходит солнце
над нашей головой, когда
никто из боя не вернется…

Изредка место пустоты занимает продолжение борьбы. Например, за чистоту своих рядов, как у Ольги Старушко: «но верю — доживу до звёздного их часа, / когда придёт черёд освобождать Москву». Иногда положительный образ все же встречается, но настолько общий и бессодержательный, что, в сущности, тоже пустой: «Родина будет большой, богатой, / Мирной на все века». Пустота — тайная или явная, апатичная или бравурная, встречается почти всегда, когда речь заходит о будущем.

И это одна из трех особенностей Z-поэзии, которая меня поражает больше всего. Вторая — ее саморазоблачающий характер, когда поэт пишет о взятии города, хотя, по внутренней логике, должен писать об освобождении. Или когда цитируются строки советской песни, восходящие к словам Сталина («Чужой земли мы не хотим ни пяди, / Но и своей вершка не отдадим»), но при этом они сплющиваются и искажаются: «Своей земли не отдадим ни пяди».

А третья особенность — это то, насколько Z-поэзия напоминает попаданческую литературу. Сходство наблюдается и на уровне приема (Кутузов, побеждающий недругов при помощи автомата и гимна СССР — чем не фабула попаданческого романа), и на уровне хронотопа (зацикленность на прошлом и страх перед будущим), и на уровне транслируемых идей (имперскость, реваншизм и так далее). И на уровне задач — некоторые авторы попаданческой прозы считают, что своими произведениями они пытаются установить консенсус вокруг «неудобного прошлого», разрешить исторические конфликты, которые до сих пор влияют на нас. Правда, я склонен считать, что вместо разрешения конфликтов чаще всего выходит их эксплуатация и культивирование комплексов. Тем не менее такое сходство Z-поэзии  и попаданческой прозы не случайно и требует определенного исследования. Между этими жанрами нет литературной связи, зато, вероятно, они связаны общей травмой[1]. Мне кажется, что такой взгляд придает Z-поэзии единственную возможную ценность: с помощью ее анализа мы можем посмотреть на людей и общество, попытаться понять, почему для значительной его части стали привлекательны идеи самоотречения от жизни и влечения к смерти.

Помните задачу, которую видели перед собой составители сборника и Z-поэты? Заставить людей с разными идентичностями и принадлежащих разным общностям чувствовать себя единым народом. Почему-то не дать возможность и даже не позволить, а именно заставить. Реализацию этой установки мы наблюдаем и в поэтическом, и в политическом поле.

* Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

[1] Чего хотят попаданцы, или Парадоксы исторической памяти // N + 1. URL: https://nplus1.ru/blog/2022/10/14/ti-popal-popadanets.