Господин Никто: возможно ли, что в отношениях никто никому ничего не должен?

Сегодня мы с ужасом думаем о браке как об исключительно контрактной форме взаимоотношений, хотя совсем недавно никакой общественно непорицаемой альтернативы этой модели в Европе просто не существовало. В конце XVIII века отношения между полами строго регламентировались институтом брака со всеми его формальностями. Звучит это, конечно, для жителя XXI века пугающе, но брак — это не свободное решение любящих сердец, а узаконенное половое общение, которое определяется как «взаимное использование одним человеком половых органов и половой способности другого» [1]. Вступая в брак, люди договариваются о том, кто и что кому должен. Все обязательства четко прописаны. Если договор нарушен — санкция. Неверных жен карали страшно; даже вдова могла лишиться вдовьей пенсии, если была замечена в романтическом приключении.

Но как можно свободно желать подписаться на исполнение ­каких-то обязательств, на регулярное исполнение долга в эпоху, когда по большому счету каждый может — и должен — обеспечить себя всем необходимым сам? Это кажется безумием, даже неуважением.

Для принципа «никто никому ничего не должен» понятие уважения чрезвычайно важное. Мейнстрим четко диктует, что самоуважение и любовь к себе освобождают меня от долга. Главное — договориться о правилах, а если их не получается придумать, то можно обратиться к поп-психологии. Но отношения так не работают. Этому нас учит и жизнь, и философия. Так, Иммануил Кант пишет, что «любить ближнего — значит охотно исполнять по отношению к нему всякий долг» [2]. При этом сам долг определяется как «необходимость [совершения] поступка из уважения к закону» [3].

О различии между Schuld и Pflicht

В выражении «никто никому ничего не должен» следует разделять два возможных вида долженствования — долг как Schuld (вина и ответственность) и долг как Pflicht (моральный долг).

Первый касается социальных, политических и экономических отношений. Если мы говорим о долге в значении Schuld, то перемещаемся в измерение реальности кредиток, брачных договоров и взаимных правовых обвинений. Если же мы находимся в области Pflicht, то там кредитки уже не работают. Эта область бесконечно далека от мира столов, стульев, транспортного кольца и даже лесных опушек. Именно в этой области, области этического, только и возможна и свобода, человек, а не господин Никто.

Теперь нужно выяснить, откуда это различение происходит и что оно значит, как эти измерения связаны и, конечно, что делать.

Чтобы ответить на эти вопросы, начнем с заключительной части «Критики способности суждения». Этот текст доставил множество страданий как самым первым последователям Канта, так и самым знаменитым авторам XX века (например, Ханне Арендт и Карлу Ясперсу).

Дело в том, что, и так уже предварительно перевернув ход развития науки с ног на голову в своих ранних работах, Кант в заключительной части своей критической трилогии скромно и мимоходом анонсировал порядком затрудняющее нашу повседневную жизнь открытие: природа — не ресурс и не объект, не пассивная материя (хотя это было бы удобно человеку; именно на это уповали ученые, как только стал плавно опускаться занавес средневековья). Природа — живой организм и у него, по всей видимости, есть ­какая-то своя цель и внутренняя логика развития. Ее мы, скорее всего, никогда не постигнем. Продвигаться человек может только в познании внешних проявлений природы, ведь нужно же ему ­как-то более или менее успешно в ней существовать.

Но что значит «успешно»? Прежде всего, это значит — разумно. Поэтому для начала нужно понять, что такое разумность и чем она отличается от всего остального.

Как природные существа мы подчинены природным закономерностям. К­акие-то из этих законов очевидны (то есть их в прямом смысле видно глазами), а ­какие-то глазами не видно. Вот ­их-то и нужно разгадать посредством рассудка (Verstand), особой способности человека оперировать понятиями и формулировать правила. Кроме рассудка, человек имеет от природы потребности. В цивилизованном мире мы, начиная с Канта, иногда осторожно называем их склонностями: «Зависимость способности желания от ощущений называется склонность, и склонность, следовательно, всегда указывает на потребность» [4]. Половое влечение, голод, радостные эмоции — все это, если следовать Кантовой логике, находится в области природы и склонности.

Но человек при всей своей природности разумен. Именно это в конечном счете и является поводом для всех наших дискуссий, ведь, как справедливо отметил немецкий философ Франц Баадер (1765—1841), человек не может быть равен животному (то есть иметь только склонности). Он — в силу как раз своей разумности — всегда либо выше, либо ниже его [5].

Разумность нужно бдительно отличать от рассудительности. Рассудительность возвращает нас в область долга как Schuld — то есть именно способность к формированию понятий и, впоследствии, выстраивания системы правил из понятий обеспечивает возможность межчеловеческих отношений, основанных на рассудке. Это нам подсказывает и обыденное словоупотребление. Например, рассудительный человек предпочтет не нарушать закон (социальный, уголовный, ПДД и проч.), так как он знает, что если его действие «не впишется в понятие», то ему придется иметь дело с системой правил. При этом его мотивация, скорее всего, еще не разумна. По сути дела, быть рассудительным (пользоваться рассудком как способностью) означает лишь то, что мы реагируем на ­что-то или поступаем определенным образом, пользуясь способностью, которая всего на один шаг превосходит инстинктивную.

Итак, рассудительность — это способность формировать правила, а разумность — способность формировать принципы. Принцип всегда шире правила; в идеале разные правила могут быть подчинены ­какому-то одному общему принципу. Например, есть правила дорожного движения, правовые системы [6], они разные и варьируются в разных странах, но все они подчинены принципу движения. Или язык — во всех языках есть грамматические правила, они разные, их можно обсуждать, они могут даже меняться, но вот сам принцип языка — он лежит в основании любого грамматического правила.

Кроме того, в принципе всегда содержится момент целеполагания, мотивации. Сам Кант сказал бы, что у правила «гипотетическая форма» (если так, то сяк), а у принципа — категорическая (вот так!). Например, если нужно сбросить пару килограммов, то можно придерживаться кучи разных правил — выбирай любое. Но есть и принцип, лежащий в основе похудения (потреблять меньше, чем тратишь). В целях похудения я могу выбрать любую диету, любую систему правил. То, почему я выбираю такую, а не другую, — вопрос вкуса. Ну, не люблю я кефир, зато люблю груши. Но если эти правила не подчинены принципу, то успеха можно не ждать. Принцип при этом только один, он и есть — целевая причина, конечная мотивация.

Если дальше в рассуждениях идти некуда — вероятно, мы дошли до высшего принципа. Условно можно сказать, что принцип — это метапозиция и конечная мотивация. Это снова слышится и в языке. Принципиальный человек — тот, у кого невозможно убить мотивацию, не отнять целеполагания, в какой бы системе правил он ни находился бы. Такой человек не нарушит своего запрета на аморальный поступок (например, убийство или насилие) даже в обстоятельствах, где правила изменились или перестроились (как в революционную эпоху).

Получается, что разумность (принципиальность) — это способность занять метапозицию по отношению к правилам. Она же и позволяет человеку подняться над своей перспективой, увидеть себя не как уникальное проявление, а как реализацию человека вообще. Именно на уровне этого осознания и появляется сама возможность формулировать законы вообще и говорить о чувстве долга.

Никто — это вообще кто?

Способность иметь долг есть высшее проявление человечности и разумности. По сути, следовать долгу — значит принять решение так подчинить волю, чтобы на нее не воздействовало ничего из природы, никакая склонность. По этой самой причине, в кантовской логике, сохранить верность партнеру из чувства страха или даже любви не есть моральный поступок. Ведь и страх, и половое влечение идут от природы. Моральным в любви является даже не столько конкретный поступок, сколько твердое и непоколебимое удерживание определенной позиции и отношения к другому [7]. Иными словами, правило — это вообще не из области морали, максимум речь может идти о правовых отношениях и договоренностях о понятиях. Моральным может быть только принцип. Например, если вы храните верность партнеру, потому что в отношениях было оговорено такое правило, то никакой этики здесь пока нет. Но если вы храните верность потому, что уважаете другого человека, то есть руководствуетесь принципом, то здесь можно обсуждать этическую сторону отношений.

Получается, что когда в так называемых «никому-­ничего-не-должных» отношениях полная свобода, «открытость», «пусть кто делает что хочет и идет куда хочет» продается под видом любви к себе и уважения, на деле происходит ровно обратное. Уважать можно только человека и именно за его разумность, то есть за способность сознательно и целенаправленно покидать пределы природного. Нельзя уважать склонности человека. Максимум, что можно испытывать к склонностям, — симпатию.

Я должен потому что уважаю, а не уважаю потому что должен. Сама идея долга есть нечто потрясающее и захватывающее дух. Поражает и потрясает, что мы можем мыслить целую сферу отношений, целый мир над природой.

В этой связи Кант пишет, что любовь — это не чувство, не эмоция. Любовь «должна мыслиться как максима благоволения (практическая), имеющая своим следствием благодеяние» [8]. То есть отношение любви предполагает, что мы ограничиваем себя признанием того, что другой — человек, что и он может покидать порядок природы, а самое главное — иметь свою систему мотиваций и ценностей.

В практическом отношении это означает способность сделать цель (мотивацию) другого человека своей целью. Только при таком раскладе выполняется вторая редакция категорического императива — никогда не относиться к другому только как к средству, но всегда еще и как к цели. На «языке отношений» это значит, что я готов строить с Другим отношения, учитывая его мотивации, то есть причины и основания его поступков.

Свобода долга

Один из информантов в исследовании Полины Аронсон сформулировал свою позицию по поводу долга в личных отношениях так: «Я считаю, что нет такого понятия, как „долг“. Есть понятие „выбор“. Слово „долг“, оно обременяющее. Это очень тяжелое слово, и чаще всего оно подразумевает нежелание делать то, что ты делаешь» [9] (Глеб, 24). Что за «выбор» имеет в виду Глеб? Для того чтобы разобраться в этом вопросе, нужно помнить, что мы очень часто путаем мотивации и вкусы. Если два человека любят Тарковского и просекко, из этого следует лишь то, что они симпатизируют склонностям друг друга. О ценностях пока не сказано ничего. Тогда выбор чего собственно происходит? Не оказывается ли так, что, выбирая себе партнера на основе вкуса, исключительно по склонности, мы впадаем в иллюзию взаимности?

Отношение любви, таким образом, начинается вовсе не с разговора о взаимной любви к шаурме и Врубелю, а с разговора о человеке и возможности увидеть в нем существо со своим целеполаганием. Опираясь на уже проговоренное разделение между «правилом» и «принципом», можно сказать, что мало разделять правила, надо разделять и принцип. Трудность в том, что принцип нельзя разделять, его никак нельзя сообщить другому, ему нельзя научить. Он вообще не находится в мире столов и стульев, как и понятие долга. Но как тогда возможна взаимность?

В большом и ставшем каноническим тексте Марселя Энаффа «Дар философов» были рассмотрены все существующие на сегодняшний день подходы к тому, как вообще можно мыслить взаимные отношения. Методологически Энафф пытается разобраться с этим сюжетом через понятие дара [10]. Например, он спрашивает, можно ли сказать, что «Взаимность отменила бы дар» [11].

Пафос книги примерно такой: с одной стороны, мы мыслим дар как чистое и безвозмездное отношение и соединяем его по этой самой причине с любовью. С другой стороны, культура всегда показывает нам, что дар an sich невозможен, так как это сразу погружает нас в практику символического обмена [12].

Энафф пишет, например, что о любви можно говорить как о союзе. При этом, согласно Канту, «союз не есть договор: он даже противостоит ему. Союз есть рискованное решение соединить Я с Другим, собственный привычный мир — с неизвестным миром другого, две инаковости — в неуверенности относительно их будущего» [13] Но почему так? Ведь «договор» — это тоже понятие, которое буквально трепещет перед натиском природных импульсов. Договор тоже можно заключить добровольно.

Эта путаница возникает как раз с обозначенным в начале разделением на Schuld и Pflicht. За нарушением договора следуют очевидные последствия. А нарушение союза чревато осознанием того, что ты не удержал собственно человеческое, то есть моральный долг. В этом смысле говорят, что свобода — это осознанная необходимость. Я позволю себе поправку в классическую формулу: свобода (в том числе в отношениях) — это непрерывно осознаваемая необходимость.

«Исполняя долг любви к ­кому-нибудь, я в то же время обязываю другого; я, таким образом, имею перед ним заслугу. Соблю­дением же долга уважения (курсив мой. — А. В.) я обязываю исключительно самого себя, — я удерживаю себя в соответствующих рамках, дабы ничего не отнять у другого от того достоинства, которое он как человек вправе сам себе придать» [14].

Получается, что тема долга неразрывно связана с темой субъектности. Если всерьез говорить о том, что никто никому ничего не должен, то это значит не то, что все свободны, а то, что никого в отношениях просто нет. Человека нет.

Любовь и уважение (долг) неразрывны:

«Когда речь идет о законах долга (а не о законах природы), и именно во внешних взаимоотношениях людей, то мы рассматриваем себя в некоем моральном (умопостигаемом) мире, в котором по аналогии с физическим миром связь разумных существ (на Земле) между собой вызывается притяжением и отталкиванием. Принцип взаимной любви учит постоянно сближаться между собой; принцип уважения, которое они обязаны оказывать друг другу, держаться в отдалении друг от друга, и если бы одна из этих великих нравственных сил ослабла, то <…> (аморальное) ничто с разверстой пастью как каплю воды проглотило бы все царство (моральных) существ» [15].

Соблюдать законы природы несложно хотя бы потому, что варианта их не соблюдать у нас нет. Соблюдать законы свободы — самое трудное, что только выпало на долю человека. Более того, я рискну сказать, что и сама человечность определяется сообразно тому, может ли некто соблюдать закон свободы, то есть долг.

Но всегда ли отношения природы и свободы конфликтны? Всегда ли, как сказал респондент Глеб, слово долг — обременяющее? Немецкие философы считали, что мир природы влияет на мир свободы, а мир свободы должен влиять на мир природы. Но воинственное противопоставление здесь возникает только при условии, что мы не допускаем никакой свободы в самой природе. А это может быть и не так. Соединение природы и свободы возможно как минимум в человеке, культуре, искусстве. И в любви.

Любовь и долг (Pflicht) — это не экономические отношения, это этические отношения. Этической сферы здесь требует сама разумность человека. В разумность же человек, по меткому замечанию Канта, попадает не по своей вине. Такова его природа.

Если подумать об этом всерьез, то такая перспектива вовсе не отменяет любви как яркого события, как самого важного переживания, как смыслообразующего сюжета в жизни. А ведь именно этого мы, положа руку на сердце, боимся — нам страшно, что долг отменит любовь как событие. Мы боимся, что любовь станет не интимным событием, а просто эмпирическим фактом, или же без всякого романтического остатка растворится в правовой форме — в браке. Что она не более, чем понятие, чем ­какой-то природный механизм, которому мы должны просто подчиниться. Словно все так, как описывает С. Жижек в статье о «Философии права» Гегеля: «Хочешь разлюбить — выходи замуж» [16].

Из этого текста вполне можно сделать самые апокалиптические и алармистские выводы. Разврат, распадение личности, разложение культуры. И да, и нет. Уверена, что решение самого конфликта между культурой и природой только сегодня приняло такую форму, а не другую. Надеяться на это позволяет сама история культуры и природы. Более того, то, что в отношениях сейчас популярен подход «недолженствования», я бы стремилась рассматривать прежде всего как событие культуры, как симптом, как момент. Для меня здесь нет интриги или загадки, куда более интересно попробовать угадать, какое событие будет следующим — окончательного разрыва или же, наоборот, — любви.

 

---

[1] Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 304.

[2] Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 473.

[3] Кант И. Основоположения к метафизике нравственности // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 169.

[4] Кант И. Основоположения к метафизике нравственности // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 186.

[5] Шеллинг Ф. В.Й. Философские исследования о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах // Шеллинг Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. / сост., ред. А. В. Гулыга; прим. М. И. Левиной и А. В. Михайлова. М. : Мысль, 1989. С. 120.

[6] Остроумный Кант говорит, что «можно провести аналогию между правовым отношением человеческих поступков и механическим отношением движущих сил». Цит. по: Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, которая может появиться как наука // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 123.

[7] Только здесь важно не путать любовь как отношение и половую любовь (ее Кант скупо описывает пространным абзацем и утверждает, что она нужна только для продолжения рода).

[8] Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 495.

[9] Аронсон П. «Никто никому ничего не должен»: как устроена «свободная любовь» в современном мире // InLiberty. 27:44. URL: https://www.youtube.com/watch?v=iubQoi-g5Fs.

[10] Энафф М. Дар философов: переосмысление взаимности. М. : Издательство гуманитарной литературы. 2015.

[11] Там же. С. 12.

[12] Энафф М. Дар философов: переосмысление взаимности. М. : Издательство гуманитарной литературы. 2015. С. 36.

[13] Там же. С. 41.

[14] Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 4. М. : Чоро, 1994. С. 495.

[15] Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч. в 8 томах. Т. 6. М. : Чоро, 1994. С. 494.

[16] Žižek S. (2012) Hegel on Marriage. URL: https://www.e-flux.com/journal/34/68365/hegel-on-marriage/