Минимальные обязательства возникают в абсолютно любом человеческом контакте*

Идеал романтической любви во многом строится на представлении о том, что в отношениях двоих самое главное обязательство друг перед другом — это верность. Однако под «верностью» люди могут понимать разные вещи. Для ­кого-то она в первую очередь означает сексуальную эксклюзивность. Для ­кого-то — эксклюзивность эмоциональную. Что может случиться, когда в отношениях двоих появляется ­кто-то третий? Как пары справляются с неверностью? И подразумевают ли «отношения на стороне» полное отсутствие обязательств друг перед другом? Об этом «СоциоДиггер» поговорил с Мариной Травковой — психологом, семейным психотерапевтом, автором книги «Неверность» (М. : Бомбора, 2021).

От партнерства ждут именно партнерства

Представления о взаимных обязательствах в браке постепенно меняются, хоть и незначительно. В первую очередь это касается женского городского населения. У женщин, которые работают и зарабатывают, появляется желание, чтобы мужчина иначе распоряжался своим временем и уделял больше внимания бытовым вопросам. От партнерства ждут именно партнерства, и уже сходит на нет женская идея о том, что выйти замуж — само по себе большая радость, а все, что к этому замужеству прилагается, — это по умолчанию твои женские обязанности. То есть сомнению подвергается сам концепт женских обязанностей и, соответственно, идет их перераспределение — с опорой на финансовую независимость.

Моя выборка не вполне репрезентативна, ведь на консультации приходят только с проблемными случаями. Но если судить по ней, то многие конфликты случаются именно из-за того, что в семье или в паре, где есть два работающих партнера, неравномерно распределяются время и финансы. Иногда женщина зарабатывает гораздо больше мужчины, а время, которое уделяется хозяйству и детям, распределяется по старой, традиционной схеме, бо́льшая часть бытовых обязанностей ложится на женщину. Это почва для недовольства: невовлеченный, непонимающий партнер, которого уже не оправдать мифическим «добыванием мамонта». Мужчины видят это по-своему: «бабы испортились», «феминистки виноваты». Нередко это защита: мужчины в современном мире чувствуют себя уязвимыми. Роль «добытчика» и «кормильца» с них снята еще не полностью, а одновременно с этим пришли новые правила игры, которых они не понимают или готовы в них увидеть только одно — «меня больше не уважают». За этим обычно следует защитное поведение, в том числе агрессивное.

Много недовольства тем, что женщины руководят «эмоциональным менеджментом» всей семьи, а мужчина — на подпевках, сбоку. Или, как обычно говорят, «помогает». Я часто слышу: «Он может просто завернуть к Васе на пиво, потому что на меня можно положиться. Но мне, чтобы увидеться с подругой, нужно организовывать няню и всех предупреждать». То есть по умолчанию расписание семьи и дети остаются на женщине. Многих обременяет «строительство» отношений между супругом и детьми, и даже супругом и его родственниками. Сюда относятся, например, подарки детям на праздники и дни рождения, «от папы» или «от нас с папой», подарки свекрови. Гендерная социализация по-прежнему обуславливает расклад, в котором ­кто-то думает обо всех и за всех, а ­кто-то просто может отступить в сторону. Повторюсь, это не про все семьи, и встречаются обратные истории: когда за хозяйство, детей и эмоциональный труд в большей степени отвечает папа. Но такое случается реже.

До сих пор сохраняются отголоски гендерных различий в понимании брака как ­чего-то, что очень нужно женщине, а бравый мужчина этому сопротивляется изо всех сил — и если уж его заарканили, то он ­все-таки герой, который внутри до конца не сдался. Такие аспекты меняются медленно, а помимо прочего, у нас еще и «сверху» задан ориентир на загадочные «традиционные ценности», и от отцов требуется, скорее, быть готовыми к военной мобилизации, нежели быть привязанными к своим детям.

Развестись, не разводясь

Нередко люди не расстаются исключительно из экономических соображений, потому что понимают — и это произносится прямым текстом, — что уже ничего не хочется, но разъехаться на два домохозяйства экономически невыгодно, это ударит по всем. Многие семьи живут в режиме выживания: две карьеры — не роскошь, а необходимость. А если дети есть и их несколько, это и логистика, и финансы: тут проще все держать под одной крышей. Появляется своего рода отложенный развод, переход к со-родительству. Фактический развод происходит, когда дети подрастают и уходят, или не случается совсем, потому что — какой смысл?

В России есть такой интересный вариант: развестись не разведясь, «дачное супружество». Если у семьи есть городская квартира и есть дача, особенно приспособленная для жизни в холодное время года, то часто жена может месяцами жить в городе, а ее муж — на даче, или наоборот. Это можно назвать полугостевым браком: счастливы в разных местах, иногда уже и с другими людьми, но развода нет, а по большим праздниками перед детьми, друзьями и внуками они снова выступают как пара.

Быть в безопасности от вранья

Полиаморные люди обсуждают заранее то, что люди в моногамных отношениях нередко начинают обсуждать уже после того, как ­кто-то «сорвался», изменил, случилось ­какое-то страшное преступление против парности. Суть полиаморных отношений в идеальном мире — честность и коммуникация. Из таких обсуждений рождаются ­какие-то регламентации, правила, нарушение которых тоже может быть болезненно — не в меньшей степени, чем в моногамных парах. Например: «ты идешь на свидание, но пусть оно будет разовое»; «каждый из нас имеет право дарить любовникам подарки, но не больше ­такой-то суммы»; «целоваться можно ­туда-то, а ­туда-то нельзя», — и тому подобное. И еще это риск, потому что никто заранее не знает, насколько ­кто-то удержится, чтобы не влюбиться не нарушить договоренности.

Казалось бы, в полиамории больше дозволено и должно быть проще. Но это так же сложно, как и в моногамии. В полиамории люди тоже друг от друга многого ждут — той же поддержки, принятия, того, что их не исключат, что их желания и интересы будут услышаны и соблюдены.

Одна из распространенных мотиваций прихода к полиамории: у меня есть любимый человек, от которого я не хочу отказываться, и появился еще один, не хочу никому врать и никого терять. Другая мотивация — это быть в безопасности от вранья. Напуганные неудавшейся моногамией окружающих, люди экспериментируют, стараясь отменить ревность и построить иные отношения. Интересно, что с похожей мотивацией ­кто-то вступает в отношения с заведомо несвободными людьми, женатыми, замужними или в отношениях: если обманывают со мной, значит — обманывают не меня. Это кажется более безопасным. В полиамории тоже есть этот мотив: участники берут обязательство быть открытыми и проговаривать свои желания, ревность и переживания. Но и эти, даже честно выполненные обязательства, не дадут вечных гарантий: не всё на свете догадаешься проговорить заранее. Сюрпризы возможны в любой форме отношений, еще и просто потому, что люди меняются.

Скажем, мужчина, живущий в открытых отношениях, иерархической полиамории (когда основной партнер остается главным), съездил к одной из своих партнерш, помог ей починить кран, а жена дома обиделась, потому что с ней это не согласовали. И он может ей говорить: «Но ведь мы же с тобой обсуждали, что мы можем, не согласуя друг с другом, если это не вредит никаким нашим бытовым делам, обязанностям, взять и съездить в течение дня на час-два». На что он может услышать, что одно дело — всего лишь секс на два часа, а другое — вот такая бытовая интимная помощь, такая классическая мужская помощь «дамочке в беде» — это уже совсем другое. И вот то, что это «совсем другое», не узнаешь, пока не столкнешься с этим в жизни, будь ты хоть моногамен, хоть полиаморен. И поэтому многие специалисты упражняются в создании длинных больших списков того, что нужно обсудить в отношениях, и при переходе к открытым отношениям в частности. Думаю, абсолютного списка нет, и как моногамные, так и полиаморные люди все равно вынуждены сжиться с идеей, что другого человека, других людей придется узнавать и переузнавать, и что тотальной безопасности в отношениях не может быть. Они всегда — риск, риск потери самих отношений, риск потери партнера, риск оказаться тем, кто разлюбил первый.

В полиаморных отношениях есть границы, просто в моногамных парах они чаще проходят по контуру сексуальной эксклюзивности, а здесь границы в другом месте. У каждой пары, или поликулы [1], своя мини-культура, свои правила. Для ­кого-то «сходила с коллегой в кино, а сказала, что была у подруги», — достаточный повод, чтобы ощутить укол, почувствовать, что происходит «не то». Для ­кого-то «лгал двум своим партнершам о наличии третьей» — та же неверность, так же болит, пусть все и жили в открытых отношениях. Да, — скажут вам, — открытых, но не лживых же.

В полиаморной среде много фольклора, юмора про то, что все думают, что полиаморы все затеяли для секса, а у них столько разговоров и обсуждений, что до секса порой и не доходит. Классическая полиамория, построенная по принципу «букета моногамий» (где участников просто больше, чем два) — это не форма гедонизма, это форма преодоления моногамных ограничений, преодоление идеи о том, что ты прикован всю жизнь к одному партнеру и должен отказаться от других людей, другого себя, от того, чтобы быть и с одним, и с другим любимым человеком. Гедонистами разве что выглядят те, кому нравится знать, что у них есть постоянный партнер, но при этом себе они разрешают сексуальное и интимное разнообразие, которое партнеру либо не разрешено, либо попросту не нужно. Во втором случае это довольно удачный компромисс при разнице сексуальных желаний или аппетитов. Но обязательства есть и в этом случае, про границы, про тайминг, про финансы, про социальное окружение. Иногда они эксплицитные, то есть про них поговорили. А иногда имплицитные — молчаливый договор про «не говори, не спрашивай». Или «делай что хочешь, только не в открытую». Это уже формы того, что удачно означается словечком «monogamish».

Полиамория как «чистая идея» куда прозрачнее и честнее моногамии, она предполагает обсуждение влечения к людям за пределами пары. Требования абсолютной моногамии для большинства людей просто невыполнимы. Кто не согрешил хотя бы в сердце своем? Кто не фантазировал о других? Не влюблялся хотя бы платонически и безответно? Кто все еще верит, что можно прожить от юности до глубокой старости только с одним партнером? Если однолюбы и есть среди нас — их бы стоило рассматривать как уникальное явление. Абсолютное большинство идет через серию отношений. Если они эксклюзивные — нехорошо иметь двух партнеров разом. Но сначала одного, а потом другого — можно. Полиамория преодолевает именно эту инерцию. В ­каком-то смысле она подхватывает знамя «любви до гроба» — через отказ идти сквозь эту серийность.

Неверность стала такой страшной, потому что она отрицает всего человека целиком

К неверности люди относятся по-разному, есть определенный процент тех, кто скажет: «Господи, дело житейское, да, неприятно, да, больно, но бывает. Поскандалили, поразбирались, но не разрушились». К­ого-то защищает стереотип, свой­ственный культуре, что неверность — это нечто неизбежное, судьба или нечто «по природе», «все они такие». То есть это не про него, это не про меня, это просто такой общий случай. Да, неприятно, как град, побивший посевы, но бывает, со всеми случается, переживаемо.

Остро воспринимается, пугает хуже смерти, когда чувствуешь себя больше «мы», чем «я», когда отношения — жизненный проект или единственная призма, через которую смотришь на себя и оцениваешь себя. Мы впитали в себя романтический дискурс (который по-прежнему звучит из примерно каждого утюга) — что ­где-то есть один уникальный, для тебя созданный человек, который даст тебе все, пазл сложится: и эмоционально, и финансово, и как друзья, и как любовники, и как родители. И тогда, выходит, то ли выбрали не тебя («что со мной не так?»), то ли ты сам не умеешь выбирать («­что-то со мной не так») — это бьет по субъектности. Неверность стала такой страшной, потому что она отрицает всего человека целиком. Особенно первые недели, месяцы — экзистенциальный ужас, страх смерти и исчезновения, самый настоящий, наверное, сравнимый с эмоциями ребенка, у которого внезапно не стало мамы, а с ней и всего тепла, подтверждения собственной значимости, безопасности и поддержки.

Неверность — это коммуникативный акт

Часто неверность — это коммуникативный акт, и не всегда это высказывание в сторону партнера. От осознания этого факта может стать легче. Как сексом, так и любовью, и вообще любым поведением, так и неверностью, многое можно сказать; в коммуникации всегда несколько уровней. Есть фактическое содержание, буквально слова, а есть еще один уровень — интонациями можно выражать противоположное. (Попробуйте сквозь зубы злобно прошипеть «Люблю тебя» — и вы поймете, о чем речь.) Есть так называемый командный аспект: в коммуникативный акт вшито, кто имеет право быть его инициатором и как эта инициатива проявляется. В этом смысле неверность мужчины жене, которую он не отрицает, но искренне подает ей как «ну и что, это потому что ты все время с ребенком, куда мне было деваться», содержит помимо самого факта неверности еще и интонацию — он ей сообщает, что не раскаивается, и командный аспект — он считает свое прочтение реальности единственно верным, и в этой реальности «все можно, если тебе не уделяют внимания» (здравствуй, гендерная социализация). И, наконец, еще один над-уровень: он сообщает ей, что для него эта неверность функциональна, технична. Некуда было деваться, пришлось прибегнуть к аутсорсингу.

Что еще можно сказать изменой, неверностью? Что угодно. Ею можно сказать: «Я тоже сделаю тебе больно», если ты обижен на партнера. Она может вообще к партнеру не относиться, это может быть сообщение миру про «когда мне тревожно, я не справляюсь», «возьмите меня ­кто-нибудь на ручки». Секс как телесная практика позволяет избавиться от невыносимости себя, дает временную возможность раствориться в ­ком-то, если партнера нет под рукой или есть, но он занят, эмоционально недоступен. Есть люди, которые уверены, что они не хороши и рано или поздно в них все разочаруются. Поэтому неплохо бы строить «запасные аэродромы», иметь подстраховки. Неверностью можно отомстить, она может быть демонстративной, она может сказать «между нами все кончено», она может быть призывной: «смотри, что я творю, останови меня».

Есть целый ряд ситуаций, когда неверность оказывается связана с тем, что у нас по-прежнему нет культуры хорошего расставания, хотя тема «хорошего развода», наверное, осваивается года с 1995, когда перевели на русский книгу калифорнийской социологини Констанции Аронс, и теперь уже книжных рекомендаций немало [2]. Но хорошее расставание после дейтинга, особенно хорошее расставание в социальных сетях, в виртуальном пространстве — оно «пишется» прямо сейчас у нас на глазах. И вот ­кто-то вместо разговора глаза в глаза про «между нами все кончено» предпочитает «выдвинуть» вперед фигуру любовника и самому несколько устраниться, прикрыться новыми отношениями, как щитом, чтобы не обсуждать старые.

Есть устойчивые треугольники, в которых третий рано или поздно вступает в косвенную или прямую борьбу/соперничество с основным партнером, и пока эти двое — любовник/любовница и основной партнер, которому неверны, — занимаются перетягиванием каната, у «виновника торжества» — «лапки». Он или она позволяет за себя бороться. Напряжение ходит между тремя сторонами, а случись одной из них отвалиться, высока вероятность, что не выдержат совместности и остальные две — уж слишком оно велико. Люди часто видят неверность как глыбу, внезапно выросшую на их жизненном ясном пути. Но для меня это скорее перекресток многих дорог и факторов, и это процесс, у которого есть развитие в прошлом и последствия в будущем. Если не брать случаи ситуативные — «по пьяни завертелось». Но последствия есть и у них.

Полиамория спасает от необходимости прерывать одни значимые отношения, когда появляются другие значимые отношения

От неверности полиамория не спасет. Полиаморные люди тоже изменяют — это случается, просто границы, за которые выходит ­кто-то из поликулы, могут быть и не про секс, но и про время, финансы и прочие совместные практики. Полиамория спасает от необходимости прерывать значимые для тебя отношения, когда у тебя появляются другие значимые отношения. Но, в общем, от всего прочего — ревности, например, она спасти не может. Переходя к открытым отношениям, люди с ревностью справляются, тренируются не поддаваться ей — это вполне возможно. Кроме того, это иной быт. Ч­то-то проще делить на троих взрослых, но… Если в квартире живут два человека и ­кто-то оставил незакрытым молоко, оно прокисло, то все знают, кто это сделал. Если их трое или больше, возникает масса вариантов, которые известны, в ­общем-то, всем людям, живущим хотя бы с одним ребенком: я не я, я не видел, я не знаю, это он, это она или ­кто-то берет ответственность на себя, чтобы мама ­кого-нибудь не ругала или папа не возмущался. Возникают альянсы, коалиции, тайны, секретики на двоих, где третьего исключают. Поэтому так важна честность.

Под честностью моногамия понимает разрыв одних отношений во имя других. Полиамория спрашивает: «А, собственно говоря, почему?». Дэн Сэвидж, американский журналист и писатель, рассказывает в фильме «Моногамиш» о знакомом, гордящемся тем, что верен своим женам, которых он менял одну на другую каждые три-четыре года. И спрашивает: чем же это хорошо? Не лучше ли полиамория, которая не разрывает семью, не заставляет родителей разъезжаться, лишая детей привычного им мира?

Не сказать, что ­какая-то из форм проще. У моногамии полным-­полно подводных камней, она очень хрупкая. И у полиамории немало рисков и вызовов, и она не менее хрупкая. Полиамория еще и стигматизируется, периодически звучат ­какие-то законодательные инициативы, стремление запретить подобные «нетрадиционные» ценности. И, конечно, гендер, будь он неладен: в полиаморной тройке из одного мужчины и двух женщин по отношению к женщинам будет немного нездоровое любопытство «ох, как же это вы себя так не уважаете». А мужчина будет героем в глазах многих: с двумя живет, хорошо устроился. Если это одна женщина и двое мужчин, нелицеприятно будет маркирована ее сексуальная активность. Но если мы будем честными, большинству из нас придется признать, что браков и отношений, которые долго удерживаются в границах исключительно моногамных отношений, куда меньше, чем принято себе представлять. Большинство из нас, скорее всего, — «моногамиш».

Любовнику или любовнице ты тоже должен

К­акие-то минимальные обязательства возникают абсолютно в любом человеческом контакте. Даже если ты приходишь на работу в офис, у тебя есть обязательства здороваться с коллегами, если ­кто-то в комнате говорит: «Девочки, где степлер?», на это откликаются и отвлекаются более-­менее все.

Многие люди, уверяющие, что не хотят ничего, кроме чистого секса, могут сами себя удивить. Согласно исследованию Ширли Гласс [3], люди, инициирующие контакт «только ради секса», после него все равно меняют свое эмоциональное отношение к другому на более теплое, вовлеченное. К тому же для женщин при случайном сексе риски быть подвергнутыми насилию, принуждению, огласке выше, чем для мужчин — и особенно в России. Есть и страх забеременеть. Поэтому многие стараются сначала проверить партнера на «эмоциональную состоятельность», на безопасность.

Обязательства по отношению к любовникам есть, ими все пронизано, мне кажется, их можно найти в довольно ранних нарративах. Эти нарративы ­где-то скабрезные, как в «Декамероне», ­где-то шаловливые, ­где-то морализующие, они так или иначе рассказывают, как тебе быть, когда ты в отношениях помимо брака и чего тебе ждать от брака. И сейчас тоже живут идеи о том, что «хороший муж — это не тот, кто не изменяет, а тот, кто правильно скрывает», что «тигр не охотится в своих владениях», что «хороший левак укрепляет брак» и проч. Для женщин: «мудрая жена не видит», она ждет, «когда он перебесится», «со всеми бывает» и «ночная кукушка дневную перекукует» — намек на то, что где лучше секс и где ночуют, там и сердце.

Любовнику или любовнице ты должен, для начала, хранить вашу общую тайну. Это — несущая конструкция. В книге Ульриха Клемента «Когда любовь идет налево» я впервые встретила рекомендации не морализирующего толка: правила для тех, кто изменяет, для их партнеров и для любовников [4].

Упоение, которое люди переживают, когда влюбляются, когда флиртуют, когда роман в самом его начале, часто связано с чистым, детским состоянием: мы шалим, и никто еще нас не застукал, никто еще не сказал «нельзя» и никто еще не напомнил, что тебе за это будет. Но обязательства между тем, кто изменяет, и любовником/любовницей все равно появляются: например, про то, когда можно звонить или писать, где можно себя афишировать, а где нет, и проч. И для очень многих таких афер появление обязательств на стороне — это и есть начало их конца, просто потому что из прекрасной шалости они превращаются в нечто знакомое — отношения с обязательствами, такие же, которые уже есть с супругом/супругой.

*По мотивам интервью специально для СоциоДиггера. Интервью брала Полина Аронсон.

---

[1] Группа людей, связанных сексуальными, интимными, любовными отношениями.

[2]  6 полезных книг о разводе // Psychologies. URL: https://www.psychologies.ru/wellbeing/6-poleznyih-knig-o-razvode/.

[3]  Glass S. (2003) Not «Just Friends»: Rebuilding Trust and Recovering Your Sanity After Infidelity. NY: Atria Books.

[4]  Clement U. (2014) Wenn Liebe fremdgeht: Vom richtigen Umgang mit Affären. Ullstein. URL: https://www.psychologies.ru/standpoint/a-ved-ya-tebe-tak-veril-a-pravila-dlya-teh-komu-izmenili/