Пожилые люди во Франции глазами психолога

Французы, как и в целом европейцы, люди очень практичные. У них нет драматического отношения к старости. Что такое старость? Нет такого понятия. Есть продвижения в возрасте. Здесь пожилой человек живет полноценной жизнью: женится третий раз, путешествует. Есть ученые, профессора, психоаналитики, которые работают до 85 лет, а то и дольше. Например, президент нашей психоаналитической ассоциации — ему под 90, он читает совершенно потрясающие лекции. Такие люди на вес золота в нашей профессии, в науке. У меня есть пациенты 97 лет, которые живут самостоятельно, возделывают свой сад, ходят 10 000 шагов и у них нет вопросов, где им будет лучше. Это примерно 10 % пожилых.

Чаще же, когда возраст приближается к 90, человек постепенно теряет автономию, ему трудно заботиться о себе, решать бытовые задачи, потому что он слабеет или у него появляются заболевания, которые требуют постоянного медицинского присмотра. Это воспринимается хоть и с печалью, но достаточно философски. Жизнь имеет свои этапы: сначала я в силе, командую, создаю семью, управляю всем, потом я состарюсь и мне пора быть слабым и важно уметь подчиниться этому, устроиться согласно обстоятельствам. Французы понимают, что в это время надо будет оставить активную жизнь, переехать ­куда-нибудь, позаботиться о себе. Заранее думают, как бы лучше это организовать.

Один из вариантов устройства жизни в пожилом возрасте — приходящий компаньон или компаньонка. Знакомство происходит постепенно, сначала новый человек приходит на несколько часов, потом время постепенно увеличивается. Устанавливаются отношения, новые привычки. Такая работа очень благодарная, и она помогает решить многие проблемы самих стариков, их близких, продлить полноценную жизнь.

Есть возможность выбрать переезд в резиденцию — здесь люди живут коллективом, но в отдельных квартирках, к ним ежедневно приходит медсестра. Они под присмотром специалистов, но здесь нет полубольничной обстановки, где много людей, близких к переходу в иной мир. Это для объективно более-менее автономных людей.

Третий и самый распространенный вариант — дом престарелых, Maison des retraités, что переводится как дом ухода на пенсию. Обычно дом престарелых — большое, красивое, удобное здание, часто в живописном месте. Конечно, многое зависит от того, частный он или государственный, но всегда там есть сад, библиотека, место, где можно уединиться, выпить чашку кофе, куда могут прийти родственники. Здесь все отвечает потребностям резидентов, все продумано идеально.

Если старый человек в глубокой деменции, тогда переезд в дом престарелых — необходимость. Это решение принимает либо семья, либо опекун, либо специальная институция, которая опекает одиноких людей. Пожилые люди бывают упрямы и сразу переезжать не хотят, подготовка занимает время — начать разговор о переезде, съездить в гости в дом престарелых, посмотреть будущее место жизни, обсудить условия, привыкнуть к предстоящей значительной перемене всей жизни.

Некоторые приходят сами. Люди, которые не утратили когнитивных способностей, но потеряли автономию по состоянию здоровья, понимают, что так им будет удобнее жить — в учреждении, под присмотром. Переезжая в дом престарелых, они не испытывают тревоги, депрессии и шока. Надлежащий уход или сопровождение на дому стоят гораздо дороже пребывания в доме престарелых, бюджет просчитывается очень тщательно.

В доме престарелых старым больным людям легче. Решаются проблемы с заботой и уходом — родственники спокойны, медсестра рядом, врач регулярно приходит, сдаются анализы, делаются нужные процедуры, болезни под контролем. Но если человек не сам принял решение отправиться в дом престарелых, он очень быстро угасает. Статистика показывает, что люди, которые переехали в дом престарелых не по своей воле, в течение года уходят из жизни.

Первое мое впечатление, когда я зашла во французский дом престарелых, было странным: подумала, что никогда в жизни не видела столько красивых, ухоженных «живых мертвецов». Позже я выяснила, что здесь живут и вполне мобильные резиденты, ­кто-то ушел ­куда-то на прогулку, ­кого-то повезли в бассейн на занятия, которые им выписал физиотерапевт, ­кто-то в библиотеке, ­кто-то печет торт с поваром, читает газету в зале. Идет размеренная упорядоченная жизнь. Очень ухоженные, присмотренные старики, человеческое достоинство не нарушено. Просто эти люди уже полностью беспомощны, зависимы от внешней среды, от тех, кто будет за ними ухаживать, и поэтому
находятся здесь.

Огромный контраст с тем, что я однажды увидела в доме престарелых в Латвии. Люди там жили по шесть человек в одной комнате, в коридорах тусклый свет, плохо пахнет. Позже, конечно, там построили другие дома, но тот первый, который я увидела, был похож на ­какой-то коллектор старых людей, где они дожидались конца, получив за небольшие деньги койку и очень скромное питание. Медицинское обслуживание в стоимость не входило, многие из резидентов попросту не могли его себе позволить.

Во Франции такое невозможно представить. Есть порядок, прописанные правила, выработанные жизнью: как надо ухаживать за старыми людьми с болезнями, за больными с деменцией, чем кормить, какие мероприятия проводить, чтобы все было хорошо. В домах престарелых работают, в частности, эрготерапевты — эти люди обустраивают место для пожилого человека, который должен переехать в свою комнату. Буквально все в обстановке учтено: какое кресло поставить, чтобы было удобно поворачиваться, какую подушку дать, чтобы удобнее было лежать, где будет стоять стол, откуда будет падать свет, как дотягиваться до своей одежды. А вообще дом престарелых — полноценная, большая часть экономики, где задействовано множество людей: строительные компании, медперсонал, производители лекарств, аниматоры, психологи.

Часть моей практики — работа с пожилыми людьми: кто-то живет у себя дома, кто-то в домах престарелых. Те, кто живет автономно, полноценной жизнью, нуждаются в том, чтобы быть услышанными своей семьей, детьми. А семья занята собственными делами. Когда человеку 97 лет, его детям 68-70, у них свои дети, внуки, и он не хочет их ранить, от них зависеть. Таким людям нужен посредник, иногда доверенное лицо, которому бы они просто рассказывали свои мысли и тревоги, делились воспоминаниями. Пожилым людям трудно обсуждать со своими родственниками ­какие-то чувствительные вопросы. Со специалистом — можно, психолог снимает тревогу и выслушивает, работает, как контейнер и медиатор между пожилым человеком и его семьей.

Приходится общаться и с родственниками, которым трудно принять, что родители сдали, не имеют сил, физически и морально деградируют, часто не помнят и не узнают родных. Психолог слушает, не пытаясь ничего менять, не пытаясь улучшить ситуацию, решить трудности, с которыми сталкиваются родственники. Основные принципы — уважение, внимание и принятие. Надо пережить, что мой папа больше не такой сильный, каким я его помню, когда я был маленьким. Есть ли шанс это переосмыслить, открыть заново ­какие-то аспекты? Это работа психолога — то, что драматизировано, может быть пересмотрено.

В доме престарелых мы проводим терапию, направленную на проработку тревоги, потери, кризиса, проживание горя, на переструктурирование личной истории. Тяжесть, которую человек несет всю жизнь, можно снять, отпустить. Здесь используются нарративный подход, групповая работа, беседы, обмен опытом. Важно организовать хороший альянс, построить отношения. Часто и психологу нужно рассказать о себе, открыть какие-то моменты собственной личной жизни. Потому что невозможно прийти к человеку, у которого за плечами в два раза больше опыта, и спрашивать, что там у вас, как вы там, что у вас на душе — без того чтобы не поделиться и своими переживаниями. Психолог в доме престарелых может себе иногда позволить быть уязвимым, несовершенным, побыть на равных, рассказать о своих невзгодах, чтобы создать доверие. Это очень успокаивает визави, он не чувствует себя в позиции слабого, ему тоже есть что сказать в утешение. Поэтому часто ты открыт, показываешь пример смелости говорить о личном и сложном, когда можно обменяться деталями личной жизни, часто драматическими деталями. И принимаешь его опыт как дар.

Работа состоит в основном в активном слушании — пытаешься не обесценить, но принять убеждения и опыт старого человека. Принять ту реальность, с которой имеешь дело, разделить чувства, подтвердить, что любые эмоции хороши, нормально и не стыдно их иметь и выражать. Показывать искреннее доверие переживаниям, о которых рассказывают пациенты: «Я слышу и понимаю ваши жалобы, я принимаю ваше состояние, давайте попробуем, что можем с этим сделать. Да, это было плохо, я вас понимаю, это было ужасно. Не знаю, как бы я это пережила».

Это также терпение и понимание: некоторые истории придется слушать по кругу много дней, и важно само присутствие и искренний интерес. Мы не подвергаем сомнению явные фантазии, мы знаем, что в них есть очень много реального смысла и содержания.

Так же как мы не подвергаем сомнению усталость от жизни и желание поскорее уйти в иной мир.

Здесь строятся настоящие отношения, невозможно обмануть это доверие. Обитатель дома престарелых — тот пациент, который не может уйти, если ему что-то не понравилось, он всегда на месте, его нельзя покинуть. Часто мы остаемся с ним до последнего дыхания, и в этом нет ничего безобразного, драматичного или страшного. Но много высокого, доброго, я бы сказала — возвышенного и чудесного. Любовь. Потому что мы не знаем, куда мы уходим и что там на самом деле. Часто старые люди спрашивают: «А вдруг там его нет? А вдруг там нет никого? А что там будет, когда я умру?» Очень много места для фантазии здесь. Можно фантазировать, можно придумывать, что будет, из сердца, из интуиции, из детской надежды.