Реэмиграция в 2022 году

Для миграционных процессов 2022 года характерна сезонность: весной и осенью происходила эмиграция (релокация), в то время как зимой и летом ― реэмиграция, то есть возвращение уехавших в РФ. И если процесс отъезда так или иначе уже исследуется социологами, политологами и журналистами, то обратный процесс ― реэмиграция — еще не стал предметом детального изучения. Целью моего исследования стало описать, как менялись представления о жизни у релокантов в ходе отъезда и после возвращения в Россию.

Для этого я провела 26 полуструктурированных интервью, отобрав информантов с помощью целенаправленной выборки, критериями которой были: возраст от 18 до 35 лет; переезд из России после 24 февраля 2022 года и возвращение обратно не менее чем через два месяца; отсутствие туристических или рабочих целей переезда. Гайд интервью состоял из следующих тематических блоков: общая информация об интервьюируемом, причины и особенности переезда из России, факторы политической социализации, политической активности и политического участия, а также причины возвращения и возникшие при этом сложности.

 

Причины отъезда из России

При анализе проведенных интервью я обнаружила, что ни один из информантов не назвал свой опыт «эмиграцией» или «релокацией». Использовались такие слова, как «переждать», «отсидеться» и «перезимовать»: «Мы ехали переждать и отсидеться, а не переезжать полностью» (ж., 30)[1]. Расхождение в терминологии, которую используют исследователи и журналисты, с тем, что и как говорят информанты, дает основание предположить, что последние не воспринимают релокацию как политическое действие.

Ключевым мотивом для переезда информанты называли представление о том, что в стране, куда они отправлялись, «безопасно». Однако участники исследования не смогли дать определения «безопасности» или «спокойствию». В России им было «тревожно», то есть решение покинуть страну основывалось не обязательно на конкретных причинах и рисках, а скорее на смутном чувстве дискомфорта. Это касается и тех, кто совершил переезд во время второй волны эмиграции (осенью 2022 года). По словам одной из участниц исследования, «По идее мужа не должны были забрать, он не подходил под критерии, которые озвучивали» (ж., 28).

Часть информантов не считали себя активными участниками принятия решения об эмиграции: «Я не то, чтобы прям приняла решение переехать из России, но началась СВО» (ж., 25). В этом контексте звучат слова о восприятии эмиграции как единственного верного решения: «Это было типа, ну, как бы, кажется, у мне нет выбора, надо переезжать» (ж., 22), «у меня не нашлось ни одного аргумента, почему нет» (м., 29).

Можно предположить, что решение эмигрировать не обязательно было выбором, сделанным на основе собственных желаний или предпочтений, а скорее оказалось определено внешними обстоятельствами. Результаты проведенных интервью говорят о том, что решение о переезде принималось во многом иррационально, на фоне сильных негативных эмоций и тревожности.

Большинство информантов рассказывали, что переезжали в компании с кем-то: «Я переехал в компании из пяти человек» (м., 24). Это связано с тем, что совместный переезд обеспечивал эмоциональную и практическую поддержку. Однако помимо потенциальной помощи на решение о переезде влияли опыт ближайшего окружения и его одобрение: «[Это было] социально одобряемое поведение тогда ― как будто было надо уехать. Поэтому в целом спокоен. Был рад, что я уехал» (м., 25).

У некоторых информантов возникало ощущение социального давления, вынуждающего их уехать: «Мой парень сказал — вот, типа, все, поехали. Я поехала» (ж., 21). Часто движущей силой эмиграции выступали родственники: «Но еще тут больше, наверное, родители давили, они как-то очень занервничали. И вот тоже все это наслоилось» (м., 26). Таким образом, главной причиной переезда не всегда становились внешние обстоятельства, влияние оказывала и общая социальная напряженность.

Во время первой и второй волн отъезда создавалось, по мнению респондентов, ощущение массовости эмиграции: «Было ощущение, что много народу уезжает. Это в какой-то степени подталкивало» (ж., 26). Оно во многом было сформировано и поддерживалось СМИ, социальными сетями. Ощущение переезда большого количества людей формировало мнение, что с местом, откуда они уезжают, что-то не так и что необходимо уехать как можно скорее, чтобы избежать негативных последствий для себя.

 

Причины возвращения в Россию

Главной причиной возвращения стал социальный фактор. Информанты говорили, что после переезда в другую страну чувствовали себя еще более изолированными: «Не очень понятно, зачем здесь быть, зачем находиться в другой стране в одиночестве» (м., 25). Чувство изолированности, одиночество существенно влияли на появление желания вернуться обратно в Россию: «Это как бы очень сильно сподвигло принимать решения, направленные на возвращение» (м., 21).

Ощущение одиночества было связано с отсутствием нового социального окружения в стране пребывания: «Мне было очень одиноко и скучно вне России, потому что не удалось завести никаких знакомых и друзей» (ж., 23). Однако причины появления чувства одиночества выходят за рамки непосредственного общения между людьми и касаются принадлежности к обществу в целом: «У меня много друзей все равно осталось там [за границей]. Сейчас [вернувшись] людей практически нет, но все равно люди даже необязательно близкие важны. А в целом люди — знакомые просто, знаешь, в местах, куда ты привык ходить даже — вот такого рода» (м., 26).

У многих респондентов были сложности с адаптацией в новой среде: «Была проблема социальная, потому что сложно было найти друзей. Они как-то больше ценят свое личное пространство и себя. То есть они воспитаны абсолютно по-другому» (м., 24). У многих информантов изначально отсутствовало желание погружаться в культуру новой страны: «Их менталитет — это раздражение и просто желание вернуться обратно [в Россию]» (ж., 27).

Несмотря на то, что в гайде интервью отсутствовали вопросы на эту тему, участники исследования отмечали важность своего родного города для принятия решения вернуться обратно: «А причина ― тоска, тоска по Родине. Да нет, на самом деле причина. Ну, я просто очень люблю Москву прежде всего. Наверное, даже скажу, это стыдно говорить, потому что это есть такой стереотип о москвичах. Но вот да, я вот именно очень люблю Москву» (м., 25).

За словами о городе стоит проблематика менталитета и культуры: «Тоска по городу, по его обитателям прежде всего. И по культуре, мне очень важна культура» (ж., 26). Также информанты упоминали и рациональные причины: уровень комфорта и уровень жизни в целом. Это касалось инфраструктуры, транспорта, доступа к удобствам и сервисам: «И тут понял, что мне действительно было удобно в Казани. Потому что рутина, которая у меня здесь, от которой я думал, что хочу избавиться, на самом деле то, что мне нравится» (м., 23); «когда едешь жить, то сталкиваешься со всеми бытовыми вопросами. И вот, столкнувшись с этим, сравнив и вспомнив, как здесь те или иные вещи, услуги, сервисы работают, я понял, что здесь [в России] многие вещи очень удобные, сделаны для меня в бытовом плане» (м., 26).

Во время жизни за границей информанты стали ощущать значимость своей связи с Россией, свою русскую самоидентификацию. После возвращения многие рассказали о переосмыслении ценностей: «Это значимость каких-то таких опор, на которые ты в привычной жизни не обращаешь внимание, которые для себя в принципе являются сами собой разумеющимися. Но ты понимаешь, насколько без них сложнее, когда их теряешь» (ж., 24).

Опыт участников исследования иллюстрирует стремление определить свою связь со страной происхождения: «Я поймала себя на том, что я русская, я знаю, что я русская. Но чем я могу доказать для себя, что я русская? Чем конкретно я связана с вот этой русскостью? Этот вопрос вводил меня в ступор» (ж., 29).

Опыт проживания за границей стимулировал процесс формирования этнической идентичности. Как сказала одна информантка, «Я тогда типа встала в позу. Типа что нет, я как бы не буду скрывать то, что я русская. И еще если вы не хотите иметь дело со мной, потому что я русская, то я не хочу иметь дело с вами, потому что вы *****» (ж., 24).

Спустя некоторое время после отъезда информанты начали отмечать снижение тревожности: «Когда было непонятно ничего в России, переезд позволил в общем-то успокоиться» (ж., 27). Часто это было вызвано отсутствием новостей и изменений («Стало понятно, что ситуация стабильна, что она не имеет никакого негативного тренда» (м., 22)) или или же в целом снижением рисков («Да, мобилизация сошла на нет» (м., 25)).

Участники исследования отметили, что после переезда из России они стали меньше читать новостные каналы и «отгородились» от потенциально плохих новостей: «Я очень стараюсь дозировать информацию просто потому, что она доставляет мне неудобства ментально» (ж., 23). Вместо чтения разнообразных новостных каналов информанты стали больше доверять опыту знакомых: «Если мне что-то интересно, я стараюсь найти людей, которым я лично напишу об этом» (м., 27), «я получаю только те новости, которые доносит до меня мой круг общения, потому что все важные новости все равно так или иначе выносятся на эту повестку» (ж., 30).

***

Выбор места релокации определялся транспортной доступностью, наличием сухопутной границы с Россией или беспересадочных авиарейсов, терпимостью к иностранцам.

Информанты, как правило, не имели источников дохода в стране пребывания, поэтому существовали на накопленные средства или работали дистанционно на российские компании. В ходе релокации у них менялись представления о политике в целом и политических событиях в частности: «Находясь не в России, я поймал какую-то логику в действиях того, что происходит сегодня. То есть для меня стало более понятно, что и для чего делается» (м., 28). Можно предположить, что благодаря опыту жизни в другой стране происходит знакомство с другими политическими системами, а это, в свою очередь, расширяет понимание политических проблем и событий: «Наверное, я понял, принял риски. Плюс со стороны немножко посмотрел на все это и успокоился» (м., 23).

 

---

[1] Здесь и далее в скобках после цитат указаны пол и возраст информантов.