Стратегии бизнеса как фактор стабилизации российской экономики: успешный опыт 2022 года и неясные перспективы на будущее

Введение масштабных международных санкций против России после начала военных действий на Украине сопровождалось прогнозами краха финансовой системы и падения ВВП страны на 10—15% в годовом выражении. Паника на валютном рынке в конце февраля — начале марта, резкое ускорение инфляции, остановка автомобильных заводов из-за отсутствия комплектующих соответствовали этим прогнозам. Однако уже к концу весны ситуация стала стабилизироваться и оценки падения ВВП по итогам года варьировали около 2,5—3,0%, а последняя оценка Росстата составляла лишь – 2,1%[1]. почему в 2022 году в России не сработали стандартные теоретические модели, исходя из которых проектировались международные санкции и делались предположения, что экономика столкнется с глубоким кризисом?

В самом общем виде ответ на этот вопрос сводится к тому, что наряду с макроэкономическими факторами, которые традиционно учитываются при построении экономических прогнозов, необходимо принимать во внимание поведенческие факторы, связанные с предшествующим опытом, ожиданиями и стимулами экономических агентов. Стоит отметить, что подобные «нестыковки» реальности с предсказаниями теории в России происходят далеко не первый раз. В числе наиболее ярких примеров можно назвать 1990-е годы, когда после либерализации цен и открытия экономики вместо ожидавшегося банкротства неэффективных компаний и их ухода с рынка возник феномен «виртуальной экономики», основанной на бартере, взаимозачетах и неплатежах[2]. Попытки борьбы с бартером и неплатежами не давали желаемого эффекта, эта модель стала восприниматься как устойчивая — вплоть до идей разработки специальных бухгалтерских стандартов для учета бартерных операций. После этого в 1999—2000 годах, вопреки скептическим ожиданиям экспертов, проблема неплатежей фактически рассосалась сама собой на фоне начавшегося экономического роста и притока инвестиций. Благодаря взвешенной макроэкономической политике 2000-х годов Россия к моменту наступления глобального финансового кризиса 2008—2009 годов обладала большими валютными резервами при практическом отсутствии внешнего госдолга (что, правда, не помешало российскому ВВП упасть в 2009 году почти на 8%). И, наконец, в условиях пандемии COVID-19 в 2020 году при изначальных прогнозах падения ВВП в России на 6%, по факту спад составил только 2,5% — это было лучше показателей Германии и США при гораздо меньших расходах на поддержку экономики в РФ.

Очевидным образом в 2022 году на ситуацию в российской экономике повлияли противоречивые эффекты ограничений на российский экспорт. При уменьшении физических объемов экспорта по отдельным позициям они обусловили заметное повышение цен на нефть и другое сырье. Это привело к росту доходов бюджета и увеличению прибылей крупнейших компаний, что, в свою очередь, поддержало спрос на внутреннем рынке. Отказ многих глобальных компаний от импорта в Россию и ограничения на вывод капитала из России (в том числе за счет «персональных санкций») способствовали укреплению курса рубля. Уход иностранных компаний из РФ сопровождался снижением конкуренции во многих отраслях, где они активно присутствовали, и ростом доходов отечественных компаний, занявших освободившиеся ниши на рынке. Однако, как и в предыдущих случаях, помимо объективных макрофакторов «нестандартная реакция» российской экономики на внешние шоки во многом определялась настроениями и ожиданиями на уровне фирм.

Такие поведенческие аспекты в действиях экономических агентов нельзя выявить, опираясь лишь на статистические данные или финансовые показатели, поскольку подобного рода информация всегда касается прошлых периодов и доступна с определенным лагом. Для анализа важны качественные методы, основанные на интервью с руководителями предприятий, отраслевых ассоциаций, экспертами, а также отраслевые кейс-стади. Эти методы достаточно типичны для исследований по менеджменту, но относительно редко используются экономистами.

Тем не менее в российской практике были примеры успешного применения таких подходов. В их числе — исследование McKinsey «Экономика России: рост возможен», представленное широкой аудитории в сентябре 1999 года[3]. В рамках этого проекта, опираясь на десять отраслевых кейс-стади и сопоставив уровни производительности в России и США, эксперты McKinsey показали потенциал для экономического роста и сделали вывод о возможности удвоения ВВП России в течение следующего десятилетия. Этот прогноз, подтвердившийся в дальнейшем, был сделан в условиях высокой неопределенности макроэкономических параметров. Другой пример — совместный проект НИУ ВШЭ и РСПП по анализу реакции российского бизнеса на пандемию COVID-19[4]. На основе серии интервью с руководителями фирм и бизнес-ассоциаций в шести крупных отраслях этот проект позволил выделить факторы более успешного прохождения российской экономики через кризис 2020 года, ряд из которых сыграл свою роль и в 2022 году.

Эмпирическую базу для данной работы составили 27 углубленных интервью, включая серию интервью с директорами промышленных предприятий весной 2022 года и руководителями ИТ-компаний и фирм из сектора услуг осенью 2022 года, а также интервью с представителями бизнес-ассоциаций, банков и отраслевыми экспертами в течение года. С шестью респондентами из этой выборки в январе — феврале 2023 года были проведены повторные интервью.

Анализ интервью позволяет выделить следующие ключевые факторы устойчивости российской экономики в 2022 году:

- предшествующий опыт и выработавшаяся у бизнеса готовность к плохому;

- рыночное поведение большинства фирм (включая госкомпании);

- каналы коммуникаций бизнеса с государством и механизмы господдержки;

- личное восприятие санкций и давления на Россию в качестве «профессионального вызова».

Далее рассмотрим подробнее каждый из этих факторов.

Предшествующий опыт и готовность к плохому

Многочисленные экономические потрясения последних 15 лет (включая глобальные кризисы 2008—2009 и 2020 годов, но также кризис 2014—2015 годов после введения санкций из-за присоединения Крыма и конфликта на Донбассе, эмбарго на экспорт зерна в 2010—2011 годах, блокировку торговли с Турцией в 2015—2016 годах и т. д.) выработали у российского бизнеса специфический психологический настрой. Постоянно сталкиваясь с внезапными проблемами, необусловленными их собственной деятельностью, предприниматели стали жить в постоянном ожидании «черных лебедей» в логике Нассима Талеба. В результате, когда такие «лебеди» снова прилетали, эффект их появления оказывался не столь дезорганизующим и демотивирующим, как мог бы. Но дело не только в психологии. В практическом плане настрой на ожидание негативных сценариев выражался в более высоком уровне материальных резервов (включая запасы сырья и комплектующих), меньшем уровне задолженности перед банками и поставщиками, сложившихся «гибких» схемах отношений с работниками.

Следствием этих факторов стала гораздо большая устойчивость реального сектора российской экономики к обрыву цепочек поставок в 2020 году (что в том числе было показано в рамках проекта НИУ ВШЭ и РСПП). Уроки пандемии COVID-19 показали предпринимателям оправданность таких подходов, и их дальнейшая реализация на практике способствовала смягчению эффектов внешних шоков в 2022 году.

С точки зрения стандартной теории глобальных цепочек создания стоимости избыточные материальные запасы могут восприниматься как неэффективные. Но в российских реалиях для бизнеса более надежным оказывается принцип «запас карман не тянет». Здесь можно провести такую аналогию. В нормальных условиях все время ходить и тем более спать в каске неудобно. Но если ваш опыт показывает, что в любой момент вам на голову может упасть кирпич — лучше ходить и спать в каске. В итоге в 2022 году на голову российским компаниям прилетел очередной кирпич. Однако благодаря выработавшейся привычке к любым неожиданностям большинство из них смогло отделаться лишь вмятинами на своих касках.

Вместе с тем важно сознавать, что постоянное «хождение в каске» связано с заметными дополнительными издержками. поэтому не стоит удивляться, что средние темпы роста российской экономики с 2012 по 2021 год составили около 1% в год, а это заметно ниже, чем в США (не говоря уже о Китае). То есть такая модель ориентирована скорее на выживание, а не на развитие.

Рыночное поведение большинства фирм

На основе многочисленных предшествующих исследований (которые часто опирались на данные 1990-х или начала 2000-х годов) в экспертном и академическом сообществе сложилось представление о сохранении в российской экономике множества неэффективных «рентоориентированных» фирм. Также широкое распространение получил тезис о «доминировании государства в экономике».

Однако реальность сложнее этих представлений. За тридцать лет, которые прошли с реформ 1990-х годов, российская экономика стала рыночной. И расширение присутствия государства в «стратегических секторах», начавшееся в разных формах с середины 2000-х годов, не изменило ее рыночного характера. Подавляющее большинство предприятий работают на рынке и руководствуются рыночными стимулами. Кризис 2014—2015 годов (в рамках которого правительство не оказывало бизнесу существенной поддержки) стимулировал расчистку экономики от неэффективных фирм. Это касалось отраслей с преобладанием частного сектора, но и у госкомпаний поведение стало более рыночным — в силу повышения требований к топ-менеджерам и ужесточения контроля со стороны правительства за конечными результатами их деятельности.

Одним из проявлений рыночного характера в поведении российских предприятий стало изменение отношения к работникам, когда в условиях пандемии 2020 года многие предприниматели стремились удержать квалифицированные кадры. В 2022 году адаптационные стратегии фирм включали в себя оптимизацию цепочек поставок, сверхактивные усилия по поиску новых поставщиков, гибкую ценовую политику, инвестиции в замещающие производства. Конечной целью при этом было обеспечение непрерывности производства даже на фоне снижения его технологического уровня. И именно усилиями бизнеса экономика в целом смогла удержаться от глубокого падения.

Коммуникации с государством и механизмы господдержки

Существенную роль в стрессовых условиях 2022 года сыграла способность экономического блока правительства эффективно реализовать антикризисные меры и поддерживать диалог с бизнесом. С 2008 года в этом плане наблюдается безусловный прогресс — из каждого очередного кризиса экономические ведомства и Центробанк извлекали уроки, их реакция на следующий кризис становилась более адекватной. Показателен опыт пандемии COVID-19, когда российское правительство впервые задействовало широкий спектр мер господдержки для малых и средних предприятий (включая льготные кредиты и субсидии на сохранение занятых). По оценкам самих предпринимателей, эта поддержка в целом распределялась по понятным критериям и была доступна для обычных фирм, не имевших «политических связей». И весной 2022 года, наряду с экстраординарными мерами ЦБ по стабилизации валютного рынка, правительство очень быстро стало использовать механизмы господдержки, которые уже были отработаны и показали свою эффективность в 2020 году. В частности, уже в апреле 2022 года правительство по аналогии с периодом пандемии запустило новые программы льготного кредитования с доступом к ним для более широкого круга фирм.

Можно предположить, что отчасти повышению эффективности механизмов господдержки способствовали международные санкции 2014 года. Введение санкций выявило провалы в предшествующей промышленной политике и привело к повышению давления Кремля на бюрократию — с запросом на более высокий уровень компетенций чиновников, ужесточением контроля за достижением результатов, наказаниями за коррупцию на нижних и средних этажах госаппарата. В этой связи многочисленные уголовные дела того периода (например, из-за миллиардных хищений на космодроме «Восточный») можно воспринимать не только как индикатор наличия высокой коррупции, но и как сигнал о повышении рисков для действующих чиновников. Характерно, что именно тогда стали возникать новые механизмы господдержки, строящиеся на принципах «новой промышленной политики» по Дэни Родрику[5]. Один из примеров такого рода — Фонд развития промышленности, который с 2016—2017 годов регулярно упоминается в опросах членов РСПП как эффективно работающий «институт развития».

Также можно отметить привлечение руководителей предприятий к обсуждению дизайна антикризисных мер — как напрямую (в случае крупных компаний), так и через бизнес-ассоциации. В частности, при прочих равных прохождение через пандемию COVID-19 было менее тяжелым в тех отраслях, где правительство было в диалоге с бизнесом. По словам одного из экспертов,

Если раньше бизнесмены и чиновники взаимодействовали индивидуально и кулуарно, то в ковид сложились механизмы коллективного взаимодействия: СЕО компаний спасали не только свои компании, но и в целом отрасли. Появились невиданные до этого чаты топ‑20 предпринимателей из списка Forbes в WhatsApp… Клеем для такого взаимодействия стала внешняя угроза —  ковид.

 

Эта практика продолжилась и в 2022 году. По мотивам рабочего совещания с бизнесом в Минпромторге в начале 2023 года участвовавший в нем эксперт подчеркивал:

Предприятия не просят денег, а говорят о длинном финансировании —  и государство идет им навстречу… Академик Полтерович больше 25 лет писал и говорил про институты догоняющего развития, индикативное планирование, механизмы координации в духе Дэни Родрика. Так вот, похоже, что сейчас это все стало реализовываться на практике…

Справедливости ради надо признать, что в свое время в Южной Корее, Сингапуре и на Тайване такого рода конструктивное взаимодействие между предпринимателями и чиновниками тоже складывалось в экстремальных ситуациях, когда существование государства оказывалось под угрозой и выбираться из кризиса бизнесу и власти было легче в кооперации друг с другом. Однако трансформация такой кооперации в устойчивые институты «государства развития» во всех этих странах происходила на фоне включения их экономик в международное разделение труда и активного выхода национальных компаний на внешние рынки. При этом именно ориентация на успешный экспорт на рынки развитых стран как индикатор эффективности государственной поддержки позволяла ограничивать негативные последствия тесных контактов между бизнесом и госаппаратом, которые во многих странах выливались в коррупцию. Отличие нынешней ситуации для России заключается в том, что выход на рынки развитых стран для российских компаний в значительной степени закрыт, а на китайском или индийском рынке их никто особо не ждет.

Ответ на санкции как профессиональный вызов

В некоторых интервью с предпринимателями звучали тезисы о поддержке официальной позиции РФ в конфликте с Украиной, но гораздо более типичным было восприятие санкций как угрозы, способной разрушить предприятия и бизнес респондентов, притом что на их создание были потрачены годы, есть сложившиеся трудовые коллективы (и ответственность перед ними), есть репутация и ниша на рынке. В результате не только собственники, но и менеджеры «вгрызались в землю, чтобы спасти свой бизнес».

Так, в случае с ИТ-директорами в крупных организациях речь шла о скоординированных усилиях по сохранению функционирования выстроенных ранее ИТ-систем. Одновременно они должны были обеспечить переход на отечественное программное обеспечение, организовать закупки оборудования, сохранить команду. Необходимость быстро решить все эти задачи воспринималась респондентами как профессиональный вызов, что дополнительно мотивировало на преодоление последствий кризиса. Один из респондентов также отмечал, что сильный стресс 2022 года для ИТ-индустрии создал стимулы для перехода к новым бизнес-моделям.

Вместе с тем следует подчеркнуть изменение в настроениях респондентов после сентябрьской частичной мобилизации. В конце весны — начале лета преобладало ощущение, что нужно напрячься и решить проблемы, с которыми компании столкнулись на фоне международных санкций, а потом все как-то нормализуется. Этому способствовала и информационная политика Кремля. После мобилизации стало приходить осознание, что военные действия закончатся не скоро и так или иначе коснутся всех. На этом фоне у топ-менеджеров гораздо чаще стала проявляться апатия (или «профессиональное выгорание», как выразился один из респондентов).

Различия по сегментам

Все сказанное характерно в основном для крупных и средних предприятий. Традиционно у них шире возможности для коммуникаций с государством — как напрямую, так и через бизнес-ассоциации. Во многих отраслях крупные компании закончили 2022 год с очень высокой прибылью — не только из-за благоприятной внешнеэкономической конъюнктуры, но и по причине ухода иностранных фирм с российского рынка и высвобождения ниш на внутреннем рынке для отечественных производителей. Эти сверхприбыли также стали возможны потому, что цены в тот период реально выросли, а издержки у бизнеса (прежде всего по зарплатам) особо не изменились.

Ситуация с малым бизнесом — более сложная. Характерны итоги формализованного опроса 1 200 микро- и малых предпринимателей, проведенного ФОМ для ИАПР НИУ ВШЭ в декабре 2022 года. Опрос показал, что в 2022 году в сравнении с 2021 годом доходы выросли у 20% респондентов, остались на том же уровне у 35%, а у 45% они снизились. При этом лучше себя чувствовали следующие категории: малые предприятия с пятнадцатью и более работниками (в отличие от предпринимателей меньшего масштаба); работающие на рынках четырех и более регионов (в отличие от тех, кто работал только в одном-двух регионах); ориентированные на спрос со стороны государства или — в меньшей степени — бизнеса (в отличие от тех, для кого основным клиентом было население).

Можно также отметить различия в зависимости от сегмента, на который был ориентирован бизнес. Достаточно показательны два кейса, связанные со стоматологическими услугами. В первом случае речь шла об относительно широкой сети клиник, ориентированной на средний класс. Уже весной эта сеть столкнулась с сильным падением спроса, летом там были существенно сокращены зарплаты, после чего многие сотрудники уволились. Второй кейс был представлен элитной клиникой с фокусом на сложные дорогие операции. В марте — апреле эта клиника в срочном порядке впрок закупила расходные материалы и комплектующие, чтобы обеспечить бесперебойное оказание услуг на семь-восемь месяцев вперед. С учетом сложившегося валютного курса эти закупки проводились по очень высоким ценам (о чем потом менеджеры жалели), но все эти расходы были компенсированы сохранившимся высоким спросом на услуги клиники. правда, изменился состав клиентов: если раньше это были топ-менеджеры из офисов глобальных компаний, работавших в Москве, то теперь основными клиентами стали чиновники московской мэрии.

Некоторые итоги

Главными факторами успешного прохождения российской экономики через 2022 год стали рыночный характер российской экономики, обусловивший способность фирм адаптироваться к радикальному изменению внешних условий, компетентность экономического блока правительства и его эффективные коммуникации с бизнесом, а также высокие доходы бюджета и крупных компаний, выступавшие как фактор поддержания спроса.

В качестве промежуточных результатов адаптации к новым условиям можно выделить:

- переключение закупок компонентов и комплектующих на Китай и Турцию — с охранение процессов производства при снижении качества и эффективности;

- восстановление объемов кредитования, привлечение кредитов для инвестиций в создание производств, замещающих выпавшие поставки;

- ускоренная разработка отечественных ИТ-продуктов;

- горизонтальная и вертикальная координация (в логике development state).

Можно ли из этого сделать вывод об успешной адаптации российской экономики к новым условиям (в логике прогноза МВФ с ожиданиями роста ВВП в России на 0,7% уже в 2023 году)[6]? С учетом «замещающих инвестиций» в разработку ИТ-продуктов и создание новых производств прогноз МВФ для 2023 года может реализоваться, однако надо видеть другую сторону медали. Российские фирмы в 2022 году смогли перейти на китайские и турецкие комплектующие, но они уже осознают проблемы с оборудованием — при отсутствии решения этих проблем. Дальнейшее поддержание производственных процессов (которое было приоритетной задачей в 2022 году) зависит от сохранения спроса в экономике — при осознании того, что спрос государства будет сжиматься, а оснований для расширения частного спроса не видно. Более того, видны риски макроэкономической дестабилизации из-за растущего дефицита бюджета.

Еще один важный фактор связан с ожиданиями. Начало вооруженного конфликта России с Украиной стало шоком, который у многих породил панические настроения, что было хорошо видно по ситуации на валютном рынке. В этих условиях действия ЦБ по стабилизации финансовых рынков были важны не только для банковской системы, но также для настроений и ожиданий населения и бизнеса. Потом были запущены меры господдержки, началось повышение пенсий, через параллельный импорт стали налаживаться поставки товаров и у людей стало возникать ощущение, что происходящее на Украине — это примерно как в Сирии: плохо, что гибнут люди, но напрямую обычного бизнеса это не касается, поэтому можно продолжать жить, как раньше. Безусловно, это стало возможно потому, что и у государства, и у крупного бизнеса было хорошо с деньгами.

Как показывали наши интервью весны и лета 2022 года, многие предприниматели исходили из того, что санкции уже были с 2014 года, их тогда обходили, сейчас тоже как-то научимся, тем более что западным партнерам тоже надо как-то крутиться, все равно будут что-то поставлять. При этом на фоне роста ставки ЦБ был расчет на программу льготного кредитования (которая действительно была оперативно запущена). Одновременно с рынка ушли иностранцы и, хотя ожидалось падение спроса, также было понимание, что на рынке освободились ниши. Например, мебель, конечно, это не продукт первой необходимости и спрос будет сжиматься, но IKEA ушла — а это 15% — 20% рынка, это хороший кусок, за который можно побороться. У отдельных предпринимателей были ожидания, что им дадут поучаствовать в восстановлении «освобожденных территорий».

До сентября все эти настроения в совокупности были сильным психологическим фактором, влиявшим в том числе и на потребление, и на инвестиции (которые были нужны для адаптации к новым условиям и для занятия освобождающихся ниш на рынке). Но сентябрьская мобилизация (для многих ставшая неожиданностью) переломила ситуацию. После 21 сентября и на уровне бизнеса, и на уровне гражданских чиновников в регионах все осознали, что теперь это их касается. Причем с совершенно непонятными перспективами. И с точки зрения ожиданий, на мой взгляд, это будет очень сильным долгосрочным негативным фактором, действие которого мы будем наблюдать в 2023 году — вместе с сокращением доходов бюджета, принудительным изыманием прибыли у крупных компаний7, нарастанием проблем с поставками импортных комплектующих и сжатием спроса.

Возвращаясь к исходному вопросу про стандартные теоретические модели и основанные на них неоправдавшиеся предсказания глубокого провала российской экономики в 2022 году под влиянием санкций — да, уже не в первый раз Россия выбивается из сложившихся стереотипов, при анализе российских реалий надо в гораздо большей степени учитывать поведенческие факторы и выработавшиеся защитные реакции экономических агентов на постоянные шоки. Но на длинном горизонте все это не отменяет вытекающих из теории выводов о том, что в условиях международной изоляции у российской экономики нет реальных перспектив развития. И в 2023 году все больше предпринимателей начнут осознавать это на собственном опыте.