Война и справедливость*

Начало и XX, и XXI веков люди встречали одинаково: с надеждой, что наконец-то прогресс положит конец войнам и страданиям, а человечество нащупает путь к процветанию. Увы, история распорядилась иначе. Хотя мировые войны показали степень ожесточения и бесчеловечности, до которой может дойти человек, их ужасы не стали вечной прививкой. Тем не менее за последние десятилетия войны объективно изменились, как поменялось и отношение к ним в обществе, и способы, которые позволяют различать, является ли данная война справедливой. Об этом — один из ведущих специалистов по теории справедливых войн Арсений Куманьков.

Как изменились войны после 1945 года

После Второй мировой войны медленно снижалось число вооруженных конфликтов (особенно с участием государства), сокращались военные потери. Был ряд исключений, среди наиболее масштабных конфликтов — Корейская война (1950—1953), Война во Вьетнаме (1946—1975), Ирано-иракская война (1980—1988), Вторая конголезская война (1998—2003). Но все же казалось, что постепенно война поддается усмирению. Особенно устойчивым это ощущение было в первое десятилетие после окончания холодной войны. Однако конец истории не наступил. В 2010‑х годах тренд развернулся. Число войн и потерь в них стало расти.

Тем не менее характер вооруженных конфликтов серьезным образом изменился. Типичная современная война — это конфликт невысокой степени интенсивности. В нем участвуют сравнительно небольшие контингенты. Бо́льшая часть потерь приходится не на комбатантов, а на гражданских лиц. Часто эти потери связаны с невоенными причинами, например эпидемиями, голодом, изнеможением в ходе переселения (полезно обратить внимание на статистику жертв Второй конголезской войны).

Соответственно, изменились и армии. Количество людей, стоящих под ружьем, преимущественно сокращается. Меньше людей служит в армии, война становится все более зависимой от технологий, а не от людской массы. Есть исключения, но традиционные великие военные державы давно такими не являются по численному составу: в Великобритании, Германии, Франции военный персонал не превышает 200 тысяч человек. Крупные армии могут позволить себе Китай, США, Россия и еще ряд стран Азии. При этом военные расходы растут. В 2022 году совокупные военные расходы впервые превысили 2 трлн долларов. Это существенный и быстрый рост, так как в 1990‑х они опустились с примерно 1,5 трлн до 1 трлн.

Войны, даже масштабные, в меньшей степени беспокоят население западных стран. Даже в 2022 году исследования общественного мнения показывали[1], что на фоне крупного военного конфликта в Европе, угроз превращения его в Третью мировую или ядерную войну европейцы и американцы в большей степени обеспокоены социальными проблемами и внутренней политикой (ростом цен и угрозой бедности), нежели войной.

В таких условиях обоснование войны усложняется. Общества готовы принять небольшие, непродолжительные военные операции с незначительными или нулевыми потерями. Грубая сила не исчезла, но она стала более точечной.

Что такое справедливая война

Словосочетание «справедливая война» наверняка вызывает недоумение и даже отторжение. Собственно, это и показывали опросы, которые проводил «Левада­Центр»*[2] в 2005—2014 годах. На вопрос, была ли справедливой та или иная война, в которой участвовала Россия в XX веке, большинство респондентов отвечало, что эти войны были скорее или определенно несправедливыми. Примечательно, что это относилось даже к Великой Отечественной войне: по данным опросов[3] «Левада-центра»* далеко не все считали ее справедливой. На мой взгляд, это говорит не о том, что борьба с немецкой агрессией в ходе Великой Отечественной войны вдруг перестала считаться правильным делом, но именно о том, что понятие «справедливая война» непривычно для россиян. Кажется, что нельзя в одном выражении соединить такое ужасное, смертоносное, разрушительное явление, как война, и справедливость — правовую или моральную категорию, отсылающую к некому благу или порядку. В России не сформировалась привычка обсуждать войну на языке морали. Эта сфера забетонирована советским героически­жертвенным дискурсом войны, авторитетным словом, если воспользоваться термином М.  М. Бахтина, неподвижным и однозначным. Война — государственное дело, а потому право судить о ней (как и о многом другом) передается государству. Попытка задать неудобные вопросы, переосмыслить то или иное решение или действие, в том числе дать им моральную оценку, не только вызывает отторжение, но может привести к уголовному преследованию.

Мне кажется важным говорить о войне, обращаясь среди прочего и к моральному языку. Сама по себе война связана с решением вопроса жизни и смерти, с массовым организованным насилием; темы служения, ответственности, долга — ключевые для нее. Где еще нам нужна мораль, если не в таком контексте? Как еще избавиться от таких химерических конструкций, как «я считаю войну неправильной, но поддерживаю свою страну / своих парней»?

Теория справедливой войны — это один из возможных подходов, который позволяет дать нравственную оценку войне как таковой, способу ее ведения, а также процессу послевоенного строительства. Это древняя традиция, истоки ее можно найти еще в Античности, она была одним из компонентов христианской политической философии, активно развивалась в Новое время. Далее наступил период теоретического упадка, после чего теория справедливой войны возродилась лишь в середине XX века на фоне переоценки Вьетнамской войны и участия в ней США и их союзников.

Теория справедливой войны исходит из представления, что война как таковая — ужасна, но в определенных условиях она оказывается неизбежной и необходимой. Думаю, примерно так большинство россиян воспринимают Великую Отечественную войну: благом было бы, если бы ее не было, но после нападения нацистской Германии было необходимо сражаться. Теория использует ряд критериев, которые позволяют оценить процесс принятия решения о вступлении в войну и способы ее ведения. Это и дает возможность определить, является ли та или иная война, отдельные ее элементы справедливой. Иными словами, теория анализирует, когда и каким образом можно вести войну. Справедливость в данном случае означает моральную обоснованность применения военной силы в определенных обстоятельствах.

Ключевой принцип теории справедливой войны — идея правого дела, наличие причины, которая ясно свидетельствует о совершении злодеяния или преступления столь серьезного, что единственным ответом на него может служить война. Как правило, такими признаются самооборона или помощь союзнику, на которого напали. То есть военная агрессия заслуживает военного ответа. В последние десятилетия часто также говорят о гуманитарных основаниях: массовые нарушения прав человека санкционируют нападение, которое позволит их прекратить. Важно, что идея правого дела не существует автономно. Она уравновешивается принципами крайнего средства (невоенные средства решения конфликта исчерпаны), вероятности успеха (возможность победить в войне или хотя бы не ухудшить собственное положение), пропорциональности (война должна быть соразмерна угрозе, ответом на которую она является), легитимной власти (решение о войне принимается в соответствии с законами данного государства и только уполномоченным на это лицом). Есть еще два принципа, которые регулируют способы ведения войны. Один из них — вновь принцип пропорциональности (в ходе проведения отдельной операции следует применять минимально необходимое насилие). Другой принцип — идея различия (вооруженное нападение допустимо только на комбатантов, недопустимо нападать на гражданских лиц). Применение этого набора принципов позволяет сделать выводы, в какой мере военная кампания морально обоснована и какими средствами и методами она ведется.

Это академическая версия учения о справедливой войне. Подробнее о ней на русском языке можно прочесть в моем обзорном тексте «Философия войны: краткий очерк истории» [4], статье Джеффа Макмаана «Переосмысляя „справедливую войну“» [5] или книге «Нравственные ограничения войны» [6].

Идея о справедливости войны может использоваться политическими и военными лидерами для обоснования необходимости той или иной военной кампании. Так, вторжение в Ирак в 2003 году оправдывалось не только политическими мотивами, но в большей степени моральными и даже теологическими причинами. Президент США Джордж Буш мл., британский премьер­министр Тони Блэр и многие другие официальные лица описывали иракский режим Саддама Хусейна как опасный (в связи с якобы имевшей место разработкой оружия массового поражения и угрозами соседним государствам), террористический (якобы имели место связи с террористической организацией «Аль-­Каида»[7] и поддержка этой организации) и антидемократический. Но также они указывали на гуманитарные основания, которые заставляют вести войну с Ираком. Операция должна была остановить насилие и репрессии со стороны режима Саддама по отношению к собственному населению. Кроме того, президент Буш считал Ирак одним из оплотов «оси зла», борьба с ним подавалась как акт духовного служения миру и добру.

Гуманитарные интервенции как ответ на гибель мирных граждан

Гуманитарные интервенции стали активно обсуждаться в 1990‑х годах на фоне Югославских войн и геноцида в Руанде, хотя и до этого проводились операции, которые можно охарактеризовать как гуманитарные интервенции. Например, вторжение Вьетнама в Кампучию в 1978 году или установление бесполетных зон в Ираке с 1991 года. Гуманитарная интервенция рассматривается сторонниками как веская причина войны, поскольку она нацелена на прекращение массовых нарушений прав человека в определенном государстве. Соображения морали заставляют отдельные государства или мировое сообщество искать разрешения серьезных гуманитарных кризисов. Бывают ситуации, когда необходимо использовать военную силу, чтобы остановить геноцид, этнические чистки или массовые расстрелы.

Основной вызов, связанный с гуманитарными интервенциями, заключается в том, что они нарушают суверенитет государства, которое не ведет агрессивную войну, то есть как будто бы не делает ничего, что могло бы оправдать военное нападение на него. Будет ли оправдана агрессия против страны, которая не ведет агрессивную войну? Также нередко критики замечают, что никогда не бывает бескорыстных участников гуманитарных интервенций. Государства, участвующие в гуманитарной интервенции, преследуют свои интересы, и это бросает тень на саму операцию как гуманитарное предприятие. На это обычно отвечают, что невозможно бездействовать, когда происходят явные акты насилия по отношению к гражданским лицам, неспособным защитить себя. Даже если участники гуманитарной интервенции движимы не только соображениями морали, они способны остановить серьезное злодеяние и гуманитарную катастрофу.

Правовое регулирование гуманитарных интервенций недостаточно оформлено. Взять на себя роль распорядителя гуманитарных операций мог бы Совет Безопасности ООН, который в соответствии с Уставом Организации обладает серьезной властью. Согласно 39 статье Устава, «Совет Безопасности определяет существование любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии и… решает, какие меры следует предпринять в соответствии со статьями 41 и 42 для поддержания или восстановления международного мира и безопасности». Однако помимо того, что часто принятие решения Советом Безопасности оказывается проблематичным или даже невозможным, Устав ООН накладывает ограничение на гуманитарный интервенционизм, так как его статья 2 утверждает: «Настоящий Устав ни в коей мере не дает Организации Объединенных Наций права на вмешательство в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства». Внутренние дела государства защищаются идеей суверенитета как свободы от вмешательства во внутренние дела. Существует также отдельная Декларация о недопустимости интервенции и вмешательства во внутренние дела государств.

На рубеже веков попытка переосмыслить подход к такому традиционному пониманию суверенитета привела к появлению концепции «Обязанность защищать», которая разрабатывалась с участием представителя России, но затем многократно критиковалась российскими политиками и дипломатами. Концепция предлагает трактовать суверенитет не как привилегию, а как обязательство обеспечить защиту и безопасность собственных граждан. В случае, когда государство не в состоянии предотвратить гуманитарную катастрофу или само инициирует массовые нарушения прав человека, задача мирового сообщества — взять граждан этого государства под защиту. Правовая база вокруг концепции «Обязанность защищать» еще формируется. Она была закреплена Резолюцией Генеральной ассамблеи ООН A/RES/60/1 в 2005 году, а также рядом резолюций Совета Безопасности ООН. Однако противники такого подхода продолжают указывать на противоречие, в которое концепция вступает с принципами невмешательства и суверенитета.

«Постгероические» общества

Американский историк и военный аналитик Эдвард Люттвак в своей книге 2001 года «Стратегия: Логика войны и мира» описал «постгероические» общества. Эта идея кажется мне очень важной и работающей в том числе в отношении России. Под «постгероическими» обществами понимаются современные вестернизированные общества. Их преимущества — высокий уровень жизни, развитые технологии, глобализированность. Но также они, как правило, переживают не лучшую стадию демографического развития. Доля пожилого населения в них велика, а молодого — не так значительна. Семьи имеют мало детей или не имеют вовсе. При этом продолжительность жизни высока.

В таких условиях молодые люди становятся слишком ценными, чтобы ими можно было рисковать, а благоприятная экономическая среда предлагает им множество вариантов получения образования и трудоустройства. Служба в армии перестает восприниматься в качестве привлекательного карьерного пути. Сама же война также переоценивается. Она воспринимается скорее как вызов нормальному образу жизни, как что-то опасное, неправильное и бессмысленное. То, чего надо избежать всеми силами. Масштабные конвенциональные или тотальные войны, требующие массовых мобилизаций и перестройки экономики на военные рельсы, кажутся в таких обществах чем-то архаичным. Это общественное переосмысление войны конвертируется в политическое. Растет и политическая цена принятия решения об участии в войне. Масштабная война воспринимается как нежелательный риск. Такое умонастроение совпадает с сокращением численности армий: ставка делается на небольшие, но хорошо подготовленные и технически оснащенные контингенты. Военные потери переживаются очень тяжело, даже если они оказываются несопоставимыми с потерями в больших войнах прошлого, в первую очередь во Второй мировой войне. Идеальный образ войны «постгероической» эпохи — война с нулевыми потерями. Бомбардировочная авиация, роботы и дроны — главные герои такой войны. Другие важные составляющие — торговые блокады, санкции, эмбарго.

Как власти США убеждали американское общество в необходимости вторжения в Афганистан и Ирак

Войны в Афганистане (2001—2021) и Ираке (2003—2011) близки хронологически и могут быть объединены как части большой кампании по борьбе с терроризмом. В то же время похожи сценарии, по которому начинались эти вторжения: быстрые и решительные удары, продвижение развернутых сил и военная победа на первом этапе. Дальнейшей задачей было проведение операций по содействию безопасности и помощь в государственном строительстве. В то же время две эти войны различаются и с точки зрения успешности выполнения этих задач, и в том, что касается общественной поддержки и реакции мировой общественности.

После террористических атак 11 сентября 2001 года американское и британское общества в большинстве своем поддерживали проведение кампании в Афганистане. Осенью 2001 года от 80 % до 90 % взрослых американцев одобряли проведение наземной операции на территории Афганистана[8]. В Великобритании, Канаде и Австралии (основных союзниках США) уровень поддержки также был высоким. Стоит отдельно упомянуть, что даже Россия официально выступила с одобрением антитеррористической операции и, в частности, посредством резолюции Совета Безопасности ООН поддержала создание Международных сил содействия безопасности в Афганистане в конце 2001 года.

Однако поддержка операции в американском и британском обществе была «эластичной», к концу 2000‑х она по большому счету иссякла. Начиная с 2002 года росло число людей, уверенных, что, во‑первых, войска необходимо вывести (в 2011 году так считало 56 % американцев), а во‑вторых, сама операция была ошибкой (мнение около 40 % американцев в 2011 году). В итоге к моменту вывода войск из Афганистана в сентябре 2021 года не менее 70 % поддержало это решение[9].

Вероятно, эта динамика связана в том числе и с тем, как война была представлена и обоснована. Угроза терроризма после атак 11 сентября 2001 года была очевидной для американцев. Военная операция в ответ на нападение террористической группировки воспринималась как обоснованная в соответствии с идеей самообороны. Президент Буш также постоянно усиливал ее необходимость морально­теологическими аргументами. Эта война в его представлении была не просто военным столкновением, но борьбой добра со злом, крестовым походом против терроризма. Впоследствии, однако, задачи и цели присутствия коалиционных войск, ведомых США, необходимо было перепроверять, заново подтверждать их значимость и обоснованность. Если изначальной тактической целью было уничтожение правительства талибов и эта цель была достигнута, то что следовало делать дальше? Американская коалиция не смогла однозначно ответить на этот вопрос в течение последующих почти двух десятилетий войны, то не очень активно пытаясь заниматься государственным строительством в Афганистане, то ограничиваясь миротворческими акциями.

В результате война превратилась в затяжную операцию с неясными целями. Ставилась под сомнение правовая составляющая операции. Она изначально подавалась как акция самообороны в соответствии с 51 статьей Устава ООН, но в условиях войны, продолжавшейся годами, говорить исключительно о самообороне против иррегулярного противника было невозможно. Критике подвергались и способы ведения войны, в ходе которой серьезно страдало гражданское население: 46,5 тыс. гражданских лиц было убито (США потеряли 2500 военнослужащих убитыми), от 2,5 до 5 млн человек вынуждены были покинуть свои жилища, став беженцами.

Война в Афганистане стала самым продолжительным военным конфликтом в американской истории, неоднозначным и противоречивым, по-разному воспринимаемым в обществе. Она удалась как акция возмездия. Неслучайно перед выводом войск в 2021 году президент Байден заявил, что цель операции достигнута, так как она сводилась к наказанию террористов, напавших на США 11 сентября, и предотвращению повторения подобных атак[10]. Но большие сомнения вызывает, что эта война была инвестицией в глобальную безопасность на годы вперед.

Война в Ираке также поначалу была достаточно популярной. Ее одобряло более 70 % американцев. Однако она растеряла поддержку даже быстрее, чем война в Афганистане. Уже в 2005—2006 годах число противников войны и тех, кто считал, что войска необходимо вывести, начало превышать количество сторонников продолжения кампании[11]. Именно война в Ираке породила массовое антивоенное движение в США и в других странах. Против войны в Афганистане проходили акции, иногда собиравшие до 20 тысяч участников. Но протестные акции против вторжения в Ирак стали беспрецедентными. Еще до начала вторжения, 15 февраля, прошла всемирная антивоенная акция. 3 млн человек вышли на улицы в Риме, 1,3 млн в Барселоне, 1 млн в Лондоне, 500 тыс. в Мельбурне и Сиднее[12]. Большую роль в организации демонстраций сыграли антиглобалистские движения и левые организации, такие как Globalise Resistance.

Массовые антивоенные демонстрации не остановили войну. Даже когда они проводились в демократических странах, где публичные акции составляют часть публичной культуры, легализованы и не подавляются. Однако они были важной составляющей войны, поскольку современная война — это не только передвижение боевых частей и речи политиков, но и то, что общество думает об этой войне, как оно ее воспринимает.

Мобилизация в современном мире

В последние десятилетия мобилизации были редким явлением. В конфликтах либо участвовали профессиональные контрактные армии, либо они пополнялись призывниками, либо это были иррегулярные и наемные войска.

Мобилизации проходили в ходе Югославских войн в Хорватии, Сербии, Республике Сербская Краина. Они были не очень массовыми и сопровождались высоким уровнем уклонения и дезертирства, что неудивительно в условиях распада государства и появления новых государственных образований. Серьезной проблемой при этом была принудительная мобилизация беженцев, нарушавшая международно­правовые нормы и законы Югославии. На фоне эскалации конфликта в Кашмире периодически проводились мобилизации в Индии и Пакистане.

Все это примеры мобилизации в условиях серьезных конфликтов, но все же по степени интенсивности их нельзя сопоставить со специальной военной операцией, проводимой Россией. Так что и в том, что касается влияния мобилизации на ход боевых действий, и в том, как она сказывается на общественном восприятии конфликта, параллели проводить сложно.

Отмечу, что в последние десятилетия, как раз в духе концепции «постгероических» обществ, литература о мобилизации фокусировалась больше на вопросе мобилизации воли к борьбе, на поддержании боевого духа профессиональных воинов. Другая тема, которая также описывалась через категорию мобилизации, — привлечение армии к предотвращению природных катаклизмов или ликвидации их последствий: лесные пожары, наводнения, пандемия.

---

* Текст подготовлен на основе интервью, взятого у Арсения Куманькова Константином Пахалюком специально для СоциоДиггера. Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

[1] European Parliament. (2023) Europeans Concerned by Cost of Living Crisis and Expect Additional EU Measures. News European Parliament. URL: https://www.europarl.europa.eu/news/en/press-room/20230109IPR 65918/europeans-­ concerned-by-cost-of-living-­crisis-and-expect-­additional-eu-measures; Gallup. Most Important Problem. URL: https:// news.gallup.com/poll/1675/most-important-­problem.aspx.

[2] * Российское юридическое лицо, признанное выполняющим функции «иностранного агента».

[3] Справедливые и несправедливые войны // Левада-Центр. 19.03.2014. URL: https://www.levada.ru/2014/03/19/ spravedlivye-i-nespravedlivye-­vojny/ (данный материал создан и распространен российским юридическим лицом, признанным выполняющим функции «иностранного агента»).

[4] Куманьков А. Философия войны: краткий очерк истории // Логос. 2019. Т. 29. № 3. С. 99—116.

[5] Макмаан Дж. Переосмысляя «справедливую вой­ну» // Логос. 2019. Т. 29. № 3. С.

[6] Нравственные ограничения войны: принципы и примеры. М. ; Берлин : Директмедиа, 2022.

[7] Запрещенная в России террористическая организация.

[8] Gallup. Overwhelming Support for War Continues. URL: https://news.gallup.com/poll/5083/overwhelming-­support-war-continues.aspx; Gallup. Eight of 10 Americans Support Ground War in Afghanistan. URL: https://news.gallup. com/poll/5029/eight-­americans-support-­ground-war-afghanistan.aspx.

[9] Smeltz D., Sullivan E. (2021) US Public Supports Withdrawal from Afghanistan. The Chicago Council of Global Affaires. URL: https://globalaffairs.org/commentary-and-analysis/blogs/us-public-­supports-withdrawal-­afghanistan.

[10] Remarks by President Biden on the Drawdown of U. S. Forces in Afghanistan (2021). The White House. URL: https:// www.whitehouse.gov/briefing-room/speeches-­remarks/2021/07/08/remarks-by-president-­biden-on-the-drawdown-of-u-s-forces-in-afghanistan/.

[11] Public Attitudes Toward the War in Iraq: 2003—2008 (2008). The Pew Research Centre. URL: https://www. pewresearch.org/2008/03/19/public-­attitudes-toward-the-war-in-iraq‑20032008/.

[12] Guinness World Records Limited. Largest anti-war rally. The Guinness World Records. URL: https://www. guinnessworldrecords.com/world-­records/74335‑largest-anti-war-rally.